Ностальгия по Человеку

1«...Человек человеку – волк?

Ух, если бы так и было!

Имел бы тогда ты поддержку с тыла,

Даже если бы сник и смолк.

Но, как вижу, пришёл один.

Решил поиграть, как в детстве?

Пиф-паф! Поиграл. И лежит свинец твой

Меж кровавых моих седин.

Или голоден ты? Но нет.

Свинья у тебя да куры.

И я не слыхал, чтоб из волчьей шкуры

Приготавливали обед.

Или мёрзнет твоя спина?

Не греет уже овчина?..

Двуногий, скажи мне, зачем личина

Человека – тебе дана?

Человеком – ты был. С душой!

(От предков дошли преданья.)

А нынче – господствуешь в мирозданье,

Словно Бог из него – ушёл!

Ух, как много ты сделал! Да?

Что ж создал, не разрушая?

Всесилье твоё – лишь одна большая,

Всё сметающая беда.

Человек человеку – страх!

Не волк. Потому что волки

Затей не скрывают, чтоб втихомолку

Полюбить или вгрызться в пах.

Человек человеку – боль!

Не волк. Потому что волки

Скорее положат клыки на полку,

Чем друг друга сведут на ноль.

Человек человеку – смерть!

Не волк. Потому что... Впрочем,

Чтоб это понять – нужно взглядом волчьим

Научиться на жизнь смотреть...

2

Если можешь, присядь. И услышь меня.

Я не злобен. Клыком не трону.

Да и жить мне, небось, до скончанья дня.

(Если кончились все патроны.)

Ух, как сводит живот... Как печёт в груди...

А под рёбрами боль такая,

Что подохнуть скорей бы! Но ты – сиди.

Я на «помощь» не намекаю.

Но хочу рассказать... Из последних сил.

Только в ножны верни кинжал свой!

И не бойся. Отсрочку я попросил

Не для смерти твоей ужасной.

Может, будет гораздо ужасней сказ,

Что услышать тебе, двуногий.

Знаешь, души имеются и у нас,

Но узнать их – дано не многим...

3

Луна в ту ночь была полна.

И я предчувствовал удачу.

И вот – вожак я. Был назначен

За то, что крепкая спина,

За то, что ноги неустанны

И безошибочны броски,

За то, что равно мне близки

И стар, и млад... Не слыл я странным

За то, что чтил я всех подряд.

Меня за это тоже чтили.

Хоть и боялись. «Или-или» –

Лишь у двуногих, говорят.

Слыхал, что вашим вожакам

Боязнь важнее уваженья.

И страх ваш – их распоряженье:

«К червям под землю, да к жукам!»

А вы, подвластные, всё ждёте,

Что вдруг наступят времена –

Ваш страх окупится сполна:

Приличный дядя, или тётя,

Вам уважение внушит

Благим намереньем построить

Прекрасный мир, где правят трое:

Господь, Любовь и честь души.

Да вот задача непростая:

Господь – невидим, и в Любовь

Двуногий верит не любой.

А честь – так это к волчьей стае.

И на круги своя ваш страх

Всё возвращается. Как выйти

Из круга рабства? Волком выть? Иль

По-волчьи мыслить о местах

Для всех и в общих интересах?

Что ж, много тысяч лет назад

Вы жили так. Покуда сад

Не стал вам выгоднее леса!

А дальше – «Я» ушло от «Мы»,

От единения с природой.

Возникла новая порода:

«Двуногий»! Рушащий холмы,

Леса, пустыни и болота...

Дабы себе построить дом!

«К чему ж заботиться о том,

Что там погиб ненужный кто-то?»

Таков и принцип вожаков,

Которым сами вы даёте

Права держать вас иль в помёте,

Иль в роли вечных «ишаков».

Но нам, волкам, – вы идентичны,

Хоть уважаемы, хоть нет.

Ведь вы, двуногие, запрет

На «Я» не примете вторично.

И все вы – боги. Сброд калек

Духовных. И душевных тоже.

А волки плачут: «Правый Боже,

Куда девался Человек?

И где добро его, в котором

Добро лишь было, а не цель

Нам подарить златую цепь,

Чтоб превратить в собачью свору?»

Ух, как болит... Ух, как печёт...

Хотя за мир – больней стократно!

Скажи, двуногий, аккуратно

Зачем ведёшь волков учёт?

Мы не считали вас исконно.

А вы – природе дали шанс

Сберечь естественный баланс,

Что Божьим создан был законом?

Увы, баланс невозвратим.

Зверьё – кто в клетке, кто на блюде...

А вольных (как бы) – гонят люди

Туда, где голодно самим!

И не дай бог случится казус –

И расплодятся чересчур!

Перегрызут свиней да кур...

Но я отвлёкся от рассказа.

4

Однажды... Да, в ту ночь, при полнолунье,

Когда я стал для стаи вожаком,

Мы повалили лося, мужиком

(Таким, как ты) подстреленного втуне.

А нас, голодных, было-то немало,

И всем еды в достатке перепало.

Мы чистим лес. Ты знаешь ведь, что твари

Ослабшие, больные – нам еда.

Мы их – предпочитаем. Никогда

Никто не будет пулям благодарен,

Что здравых бьют! Хоть то сродни подмоге

Голодным нам – считаешь ты, двуногий.

Так вот, в ту ночь, разделывая тушу

Со всеми вместе, вдруг почуял я

(Не занимать, как знаешь, нам чутья):

Мы – не одни! Затем – увидел уши.

И... две луны! глядящие янтарно! –

Из-за куста... на труд наш «санитарный».

Внутри меня как будто что-то сжалось.

И аппетит пропал... Её глаза!

В них отражались... Нежность! И гроза!

И смех! И плач! И стыд! И гнев! И жалость...

Я... как дурак, лишился дара речи...

И красоте той бросился навстречу!

5

- Волчица! Милая волчица!

(Я слышал, как душа стучится.)

Прошу тебя остановиться!

Я не двуногий – волк я! Волк!

И знаю в чести толк!

- У-у?

- Волчица! Гордая волчица!

В глазах твоих луна дичится

И одиночеством томится!

Я не двуногий – излечу

И счастью научу!

- У-у?

- Волчица! Мудрая волчица!

Я так давно мечтал влюбиться

И шкурой собственной делиться!

Я не двуногий – и вполне

Ты можешь верить мне!

- У-у?

- Волчица! Ты – моя волчица!

С тобой мне век не разлучиться

И предавать не научиться!

Я не двуногий – волк я! Волк!

В Любви я знаю толк!

- У-у!

6

Еле-еле догнал. И вернулись к добыче мы вместе.

С той поры на неё наглядеться не мог я никак.

Даже стая всегда восхищалась, как доброю вестью,

Ненаглядной моей, уважая звериный наш брак.

Ты, двуногий, не слеп. Хоть отводишь от многого взор ты.

Но, скажи, ты хоть раз где-то видел такие глаза,

Что, как луны, сочат повеленье душе – из аорты

Безоглядно утечь и за ними лететь в небеса?

Вот и я там бывал. Эти луны лобзал в упоенье...

Даже стае моей показалось, что все мы – летим!

Не волков – это душ мы вкусили тогда единенье.

А волчицы глаза – стали музыкой радости им.

Ты, двуногий, не глух. Хоть не слышишь себя же порою.

Но, скажи, ты хоть раз где-то слышал про лунный мотив?

Он бывает в глазах, за которые встанешь горою,

За которые жизнь ты отдашь и останешься жив!

Вскоре жизнь подарил я троим сыновьям. И волчица

Вместе с ними всегда укрывалась всей стаей моей.

Даже небо тогда не видало, как нежность лучится

В материнских глазах – для подлунных моих сыновей.

Ты, двуногий, не нем. Хоть о важном безмолвствуешь часто.

Но, скажи, ты хоть раз говорил той, чью душу ласкал,

Как прекрасны глаза материнского тихого счастья,

Как всесилен их свет, что затмит даже смерти оскал?

Полнолунья, одно за другим, не спеша миновали...

Сыновья подросли. И волчица окрепла уже.

И окрепшей Любви подпевали небесные дали...

Только выть на луну почему-то хотелось – душе.

Ты, двуногий, учён. Хоть не всё объяснимо наукой.

Но, скажи, почему мне мерещилась всюду беда,

Как полнела луна? И предчувствовать стал я разлуку,

Хоть и знала душа, что разлуке не быть никогда...

7

- Чернеет небо...

Гроза и ливень

вот-вот и грянут...

Но где волчица?

- Вожак! Покамест

охота длилась –

пропал волчонок!

Волчица? Ищет!

- Ух, любопытный!

Скорей же, стая!

Уже грохочет...

Оставить пищу!

- Вожак! Прости нас

за промедленье!

Беда с убитым –

не приключится.

- «С убитым»? Сын мой?..

Иль я в бреду?

- Да нет! Еду я

имел в виду!

- У-у...

Искать волчонка! Всем! Искать!

Весь лес немедля прочесать!

И все окрестные дороги!

Даст Бог, успеем, и к двуногим

не забредёт он. В их саду –

собачья свора, на беду!

И вечно ждёт она еду!

У-у!

Не станут лезть на волка псы.

Положат, трусы, на весы:

«Собачья смерть? Иль одобренье

божка, что балует вареньем?»

А из волчонка – дам я клык,

в саду том сделают шашлык!

Дай Бог, чтоб не был он в саду!

У-у!

- Ух, этот ливень!

Вожак, что делать?

Следам волчонка

не отличиться!

- Искать душою!

Душою чуять!

Она всех нюхов

сильней намного!

- Вожак! Спасибо!

Волчонок... вышел

из леса. Точно!

Побрёл к двуногим!

- Я тоже чую.

Сынок... Дурашка...

Даст Бог, настигнет

тебя волчица!

- Вожак!.. Ты слышишь?..

- Я клык даю –

хлопки! Присущи

они – ружью!

У-у!

Тревога, стая! Всем за мной!

Нас дождь прикроет проливной.

Клык наготове! И – к двуногим!

Садов там сотни у дороги.

Но мы узнаем, в чьём саду

бездушно целятся в беду,

чтоб кинуть псам своим еду!

У-у!

Скорей, скорей! Не отставать!

Гроза и ливень? – Наплевать!

Мы не двуногая порода –

не запугаешь непогодой!

Погоды всяки хороши

для волчьей любящей души!

Волчица! Сын! Идём! Иду!

У-у!

- Вожак! Удача!

Смотри! Волчонок!

Бежит, промокший,

навстречу прямо...

- Ну, слава Богу!

Поверь мне, стая,

война с двуногим –

что клык мне в душу...

- Вожак! Стреляли!

А вдруг... волчица?

Хотя в селенье

весь свет потушен...

- Сынок, ты маму

в селенье видел?

Иль, может, слышал,

как выла мама?

- Не слышал. Только...

там на луну

собаки выли...

- Долой войну!

У-у!

Отбой! Домой!.. Да, иногда,

когда собачья их орда

средь ночи жалобно взвывает,

они, двуногие, стреляют.

В луну палят, а то в звезду –

утихомирить ту орду,

чтоб слышать шорохи в саду.

У-у...

Волчица к ним не стала б лезть.

Хотя... Сомненья, всё же, есть.

С чего завыли псы? Луны-то

не видно нынче – ливнем скрыта.

Ух, я отдал бы вправду клык,

чтоб услыхать волчицы рык –

сейчас! А то, пока дойду...

У-у!

8

Едва добрались мы до нашего волчьего логова,

Голодные, мокрые, силы почти потерявшие,

К троим сыновьям я безмолвно прижался... И в строгого

Отца-вожака с виноватым играть не хотел.

Я ждал, что вот-вот засияют златыми светилами

Глаза ненаглядной волчицы моей, озарявшие

И мрачную землю, и небо с дождями постылыми,

И души, в которых надежда искала предел...

А впрочем, двуногий, понять ли тебе эту речь мою?

Глазами встречаться и знать разучились, похоже, вы,

Что в это мгновенье бросает вам жизнь быстротечная

Удачу, как рыбу из проруби – только лови!

Ведь это удача – возможность увидеть: друг другу вы –

Родные! Пусть даже не схожи глазами и кожами,

И так далеко до учёного мужа от круглого

Болвана... Но, всё же, мы все на земле – для Любви.

Болваном и я оказался, да с памятью куцею.

Забыл я в ту ночь то, что вера – ещё не везение.

Измотанной стае к добыче велел я вернуться и

Голодной волчице оставить довольно еды.

Но только волчата на тушу немедля набросились.

А все остальные сидели вокруг, в потрясении.

Как будто на время инстинкты у всех заморозились.

Один лишь остался: все чуяли запах беды.

А впрочем, двуногий, такому инстинкту не веришь ты.

Похоже, средь вас не осталось чутью доверяющих.

Ну, как вам, всё мерящим разумом, в мире теперешнем

Почуять неладное с другом? Тем паче, с врагом!

Врагу не протянете руку, хоть вам не почудится,

Что он на коленях и смотрит на вас умоляюще.

Хотя, может быть, и протянете – если почуется

Вам выгода в этом... Однако же, речь о другом.

Волчица в ту ночь не вернулась. Пошли мы на розыски.

Но ливни – размыли следы; разметали все запахи –

Ветра, и в лесу, и окрест... Не осталось ни проблеска

От нашей надежды её отыскать. Или то,

Что, может, осталось... Но чуяли все: ненаглядная

Волчица моя – у двуногих, в селенье на западе.

В каком вот саду, иль в дому то село многорядное

Могилу иль клеть отвело ей – не ведал никто.

А впрочем, двуногий, не буду я об ощущениях,

Кусавших нам души и денно, и нощно, без устали...

Ух, было б забавно тебе увидать превращение

Рычания волка в нелепый собачий скулёж!

Ведь все вы, по сути, – искатели горя, но горшего,

Чем личное ваше! Не горе ли то, не безумство ли,

Когда вы стреляете в волка, медведя иль коршуна –

Всего лишь от горя, что кто-то не ставит вас в грош?..

9

Спешить, однако, нужно... Потому,

Что горько будет, если вдруг во тьму

Всё то, что рассказать я не смогу,

Уйдёт... А ты, двуногий, как врагу

Вослед – моим не конченным речам

Проклятие пошлёшь, и по ночам

Всё думать будешь: «Волчий бред в снегу!»

А впрочем, нет, не сможешь, если я

Сейчас уйду, и лунная свеча

Души моей коснётся, горяча...

Погибнешь ты, двуногий! Речь сия

Относится к спасительным речам.

Продолжу я, пока ещё живой...

Мы стали все – единой головой.

И думали тогда, и стар, и млад:

Всей стаей нам искать в селенье сад

Иль дом тот, где, жива или мертва,

Волчица укрывалась, иль права

Пословица «Чем тише...»? Говорят,

Вы пользуетесь ею иногда,

Когда хотите, чтобы голова

Шла впереди желаний. Такова

И наша мысль была: «Страшна беда.

Страшнее – если стая вся мертва».

В селенье – незамеченной, никак

Всей стае не пробраться. У собак

Ещё не атрофировался нюх,

Чтоб не учуять стаи волчьей дух.

У одного – всегда надежда есть,

Что не учуют, если к ним не лезть

С безумною назойливостью мух.

Пошли бы все, была бы цель – война.

Но были нам нужны не кровь, не месть,

А сведенья и посланная весть

О том, о чём не знала и луна:

Где дух волчицы, если там он есть.

Все сведенья собрав, решили б мы,

Как вызволить волчицу из тюрьмы...

Так было решено. И каждый день

Бродила по селенью волчья тень.

К оградам подползала, как душа –

Собачьего не чуя кулеша.

Но что в себе таят и ствол, и пень,

И жухлый лист – вынюхивала вмиг.

Рассматривала лица, не спеша.

И вслушивалась в речь, едва дыша...

И я, вожак – быль тенью той. Постиг

В те дни я, что умна моя душа...

Настал тот день, когда схватил за хвост

Удачу я. Увидел (в полный рост,

Хоть со спины) двуногого в саду

И трёх его собак. На поводу

Он не держал их, видно, никогда.

Они послушно рядом шли. Следа

Волчицы – я не чуял. Но беду,

Прошедшую по саду, – ощущал.

Душа твердила: «Именно сюда

Волчицу привела в ту ночь нужда!»

Волчонка след? Щенок ли верещал

Похоже?.. Не узнать мне никогда.

Подённо я пред садом тем лежал...

Уже зима достала свой кинжал

И к осени неслышно поползла,

И птицы улетали из села –

Удара избежать... А я никак

Не мог дождаться выгула собак,

Чтоб выискать в саду приметы зла

Иль проскользнуть в жилище прямиком.

Я был готов поклясться: особняк,

В котором злом попахивал чердак,

С волчицею моею был знаком

Достаточно. Но лучше бы никак...

А стая, наготове, залегла

В пролеске. Ощущал я и тела,

И души, мне родные, – как себя.

Наш план был прост: едва, призыв трубя,

Я возвещаю то, что быть войне, –

Стремглав несётся стая вся ко мне.

Но так хотелось, мир не теребя,

Забрать мою волчицу поскорей,

Да в лес попасть. А там уж, в глубине,

О мести размышлять и о вине

Двуногих безголовых егерей

И всех, кто поклоняется войне...

И вот – иного рода, но война!

Была как Богом послана она.

Двуногий, разъярённый, побежал

К забору, что тогда сооружал

На дальней стороне. А дверь в дому

Оставил приоткрытою. Ему

Вослед собаки ринулись. Дрожал

Весь округ от ругательных речей!

Война – была с соседом. Почему –

Не важно. Мне важнее было тьму

Да псиных не-присутствие очей

Использовать, чтоб мигом быть в дому.

И я взлетел как будто! Пересёк

Ограду, сад... Ещё один бросок –

И я внутри!.. Огромен особняк.

«Волчица! Ну! Подай скорее знак!»

Казалось, будто взвизгнула она,

И между нами – тонкая стена.

И сам я взвизгнул, радостный, обмяк...

Но лишь на миг – собаки со спины

Набросились! Воистину – война!

Но стая – не помощник. Тишина,

Разорванная криками войны

Двуногих, – всё, что слышала она.

А псы – со мной дрались в особняке.

Но я, сказать по правде, о клыке

Собачьем – думал хуже, чем он есть.

Их клык – силён! И только факт, не лесть

Собакам это – души их наги!

Как наши души! Жаль, что мы враги.

И жаль, что им свободу не обресть

От вас, двуногих. Что вам их Любовь? –

Лишь эгоизма вашего круги,

На кои возвращаются мозги

За несвободу должных вам рабов,

И души, что как должное – наги!

Свидетель Бог, мне жаль и тех собак,

Что не сумели справиться никак

Со мной, чей опыт всё же победил.

И я не мог иначе. Я убил.

Но честно. И в неравном том бою

Я выиграл надежду и мою

Возможность, если мне достанет сил,

Спасти мою волчицу, увести!

За тем пришёл, и отдал острию

Клыков собачьих должное: струю

Кровавую из бока, да в шерсти

Весь пол, что полем выступил в бою...

Но торопиться нужно было мне,

Пока собачий бог был на войне.

И я немедля место отыскал,

Откуда взвизг волчицы услыхал.

Ворвался я, готовый ко всему,

В ту комнату... Смотрю сквозь полутьму:

Волчица на полу лежит; оскал

Не страшен, да и нет его, кажись.

«Без сил она, – подумал. – Одному

Не справиться. Что делать? Не приму

Решенье – с волосинки эта жизнь

Сорвётся! И тогда... конец всему!»

И я подполз – в глаза ей заглянуть

И прошептать: «Любимая, наш путь

Не кончен. Я прошу тебя, найди

Немного сил и встань. А впереди –

Лишь сад, забор (пустячный он!) и тьма,

Что лунами – рассеешь ты сама!»

И заглянул. Но шёпот мой – в груди

Закоченел... Смотрели на меня

Не янтари, сводящие с ума,

Не лунный свет... А чёрная зима!

Две проруби! Глазницы! Без огня!

Пустые... где лишь смерть была, и тьма.

Моя волчица... Милая... Спасти

Я опоздал! И мог лишь унести

Подстилку шерстяную!.. Не найду

Я слов, чтоб описать, в каком аду

Мой разум был в тот час, в каком огне!..

Рычаньем извергая боль и гнев,

Вскочил я – уволочь мою беду!

Всю жизнь мою ошкуренную!.. Вдруг

Увидел: у волчицы на спине –

Двуногого детёныш!.. Смотрит мне

В глаза и весь дрожит... Силён испуг

Пред зверем, что в безумия огне!

Ух, как хотелось в клочья разодрать

В тот миг того, кто отнял волчью мать!

И я рычал! Рычал! Мои клыки

И мысли были слишком далеки

От волчьей всепрощающей души!

И я бы разорвал иль задушил

Вопящее дитя... Но, вопреки

Безумству, в коем разум мой горел, –

В глазницы я всмотрелся... В той глуши,

В той тьме – светилось то, что потушить

И смерти не дано... И я смотрел!

Смотрел!.. В Любовь!.. И слышал глас души:

«Любимый мой... Не трогай малыша.

Не виновата детская душа,

Что мне луна в простор открыла дверь,

Где отдохну от боли и потерь,

Что в этой шкуре – нет уже меня...

Но шкура для него – и простыня,

И мягкий плед... Ещё – игрушка-зверь

(Поскольку нет другого ничего),

И от боязни лучшая броня,

И теплота душевного огня,

И мать... что смерть отъяла у него.

Любимый мой... Даруй ему – Меня!

И жизнь – даруй, коль щедрости ты друг.

Сумей простить. Возмездья прочен круг.

Но – разорви! По кругу не беги,

Как будто у тебя лишь две ноги.

Подумай так, как думал Человек:

«Мы все – одно. Единый дух и рек,

И гор, и океанов, и тайги...»

А вдруг, любимый, в этом малыше –

Всё то, во что мы верим весь наш век?

Подумай. И беги... Но этот бег

Пусть будет лишь по кругу, что в душе.

То круг Любви, где каждый – Человек!»

И я... завыл! Завыл, как никогда...

Подвыла мне вся псовая орда

В селенье том... И понял я, что срок

Истёк... Бежать! Но чуть я за порог –

Полено было брошено мне в пасть!

Хозяином. Не медлил он напасть

На зверское чудовище... Итог –

В крови собачьей – кровь моя и клык...

Но униженьем вряд ли может всласть

Наесться тот, кому досталась власть.

Он взял ружьё!.. Да шанс был невелик,

Что клык – заменят пули в волчью пасть.

Бежал я прочь! Бежал, что было сил...

А в голове моей всё голосил

Детёныш тот двуногий, что моей

Волчице – стал детёнышем зверей...

Всё ярче мне сияли две луны,

Любовью и прощением полны...

А за спиной – всё дальше, но всё злей

Ружьё гремело, знающее толк

В отместке за вину... Но от вины

Я не бежал – бежал я от войны.

Бежал на свет! Как может только волк,

Что видел смерть, а в смерти – свет луны...

10

Тороплюсь досказать... Не считай ты минуты, двуногий!

Разве душу измерить минутой иль веком, скажи?

Я бы мерил её – только силою света в дороге.

А дорогу саму – я бы мерил отсутствием лжи.

Я не лгал никогда. Ведь обман – это слабых уловки.

И услышала стая мой честный детальный рассказ...

Сыновья, да и все – озверели как будто! Как волки,

Вдруг решившие: зверства ответного хватит у нас!

«Как же так? – возопили. – Волчата лишились волчицы!

А детёныш двуногий – помилован! Где же резон?

Даже если он чист – не заполнятся светом глазницы!

И волчицы мольба о спасении – бред или сон!»

И тогда, разъярённую стаю свою успокоив,

Я сказал: «Я – вожак. И последнее слово – за мной.

Хладнокровно убить, ни за что – это дело такое,

После коего жить – с убивающей душу виной.

Я собак растерзал – потому что напали, и честно.

А детёныш лежал... обнимая волчицу мою!

Неужели кому-то из вас не понять: неуместно

Убивать – за Любовь!.. Хоть и думал я сам, что убью.

Сыновья мои, братья и сёстры! А также... волчица!

Ты ведь слышишь меня?.. Круг возмездья разорван в сей час!

Потому что – мы волки! От горя – прощеньем лечиться

Мы умеем! Не местью, как учат двуногие нас!»

И пошли мы в ту ночь, единённые светом прощенья,

Незабвенного друга с душою добрейшей и мать –

Отпевать при луне... Отвывать, с твоего разрешенья,

Ибо действо такое глаголом иным не назвать.

Ну, скажи мне, ужель вы – совсем безнадёжное племя?

Вы ведь тоже, как мы, для Любви отворяете дверь!

Только вашу Любовь изменяют сомненья и время.

Но не знает исконно сомнений и времени – зверь.

Вам, наверное, легче... Смотрю на луну я, двуногий,

И двоится в глазах. Это луны волчицы моей!

Закрываю глаза – только тьма да подстилка в чертоге,

Да глазницы пустые, что даже безлуний черней...

И какое же время, скажи мне, какие сомненья

Могут так изменить темноту и луну, чтобы мне

В них не видеть Любовь? А Любви – не познать измененья,

Если я неизменен, хоть кануть и тьме, и луне!

Я тоскую по ней. По моей ненаглядной... Тоскую!

И тоска – неизменна. Скорее, смертельна она.

Но, я слышал, и вы, переживши утрату такую,

Нежильцами становитесь, пьяные не от вина...

Вот и я – нежилец. Да и был, когда пули я встретил.

Ты ведь видел, один я... лежал и взвывал на снегу.

Это всё оттого, что проклятый назойливый ветер

Всё поёт о Любви! И не слышать его – не могу!..

«Почему же один, не со стаей?» – ты спросишь, двуногий.

Было легче порой одному мне бродить средь теней.

Ты ведь знаешь, наверно, как трудно быть сильным для многих,

Когда многие эти – счастливей, и значит – сильней.

Да и клык потерял я. А это – знаменье для стаи:

«Может статься, вожак наломает от слабости дров...»

Отдавать приказания пушкой – задача простая.

А у нас – всё сложнее: силён ты – когда ты здоров.

Будет новый вожак. И, даст Бог, он научится силе,

Что не только в клыках, загрызающих наверняка.

Есть и сила Любви... о которой известно и псине.

И её превозмочь – невозможно и силой клыка.

Те собаки, которых загрыз я, – ушли, не расставшись

Со своею Любовью... к тебе. Это ты ведь, о ком

Я завёл разговор... Ух, как хочешь, за них расквитавшись,

Положить меня рядом с волчицею – половиком!

Ты искал меня долго... Так долго, что сразу понять я

Не сумел: ты - не егерь, игры ты не ищешь в пальбе.

А как вынул кинжал, да в оставшийся клык – рукоятью...

Вот тогда я учуял: волчица моя – на тебе.

Далеко ты зашёл... Не опасней в лесу заблудиться

Для тебя, чем понять, что себе ты – единственный враг.

Торговаться, однако, не буду. Мол, псы – за волчицу,

Но детёныш-то цел!.. Это вы лишь торгуетесь так.

И пощады просить – слишком поздно. Дышу еле-еле.

Не поверишь, двуногий, но всей своей волчьей душой

Я тебе благодарен. Ведь пули твои прилетели,

Чтоб расстаться скорей мне с тоскою своею большой...

И ещё для того, чтоб рассказу ты внял и, в итоге,

Мне простил за собак... Ты ведь знаешь прощенье, скажи?

Я уверен, умеешь ты – силою света в дороге

Мерить душу свою, а дорогу – отсутствием лжи...

Так прости же меня!.. Впрочем, это – воззвание к Богу.

Чтоб от бездны отвёл, потому что стоишь на краю!

Как и вся ваша стая... Тебя же – прошу о немногом:

Посиди ещё малость, да песню послушай мою...

11

Воют волки на луну...

Но не с ними я – в плену...

В тёмной мучаюсь тюрьме,

И не чувствую во тьме

Ничего, лишь боль одну...

У-у-у!

Эту боль я не уйму...

Потому что не пойму,

Где любимую мою

Мне искать, в каком краю?

Все пути ведут во тьму...

У-у-у!

Только тьму я – обману.

Через боль – перешагну.

Не останется ни тьмы,

И ни боли, ни тюрьмы...

И свободно я вздохну...

У-у-у!

Это просто: протяну

Через полную луну

Душу нежную мою...

И в янтарном том краю

Я проснусь, а здесь – усну...

У-у-у!

Там любимую мою

Отыщу я, и спою

О Любви моей земной,

Что в янтарный край за мной

Полетела птице-ю...

У-у-у!

Может статься, в ночь одну,

Если будет не в плену

Наша добрая Земля –

И любимая, и я

Возвратимся под луну...

У-у-у!

Не во тьме и не в плену,

Будем выть мы на луну...

Будем помнить не тюрьму,

Не бездушья злую тьму –

Ностальгию лишь одну...

У-у-у...

12

Ух, ностальгия... По Человеку!

Это давнишняя ностальгия.

Жил он... не в царстве волшебном, неком.

Здесь! Но теперь времена другие.

Видишь, двуногий, и я – про время.

Хоть и не верю в него. Однако,

Тысячелетние с вами тренья –

След оставляют. Как на собаках.

Волки ведь тоже – «семейство псовых».

Тьфу ты, наслушался вашей чуши!

Гены какие-то, хромосомы...

Волчьи у нас – и тела, и души!

Я не припомню, чтоб наши предки –

В тундре, в степи иль в лесу под ёлкой –

Видели пса, иль волчонка с меткой:

«Пудель, который зовётся волком».

Следуя логике: обезьяну –

Ты умудрился родить когда-то?

Вряд ли. Поскольку твои изъяны

Не унаследовали приматы!

Иль обезьяны ты, всё ж, потомок?

Жаль обезьяну тогда. Всё шире

Рот открывает: «Такой подонок –

Родственник мне? кто с природой – в мире?»

Нет уж. Затылок чесал и Дарвин!

Жаль, что с такой головой учёной –

Не был он с Господом солидарен...

От Человека ты! Вот – о чём я.

То есть, конечно, мы все – от Бога.

В степени – равной! И взвыть хочу я,

Ибо в породе твоей двуногой –

Равенство это никто не чует!

Был Человек. Были звери. Птицы.

Рыбы. Всех тварей – всегда по паре...

Вот говорю, а в мозгах стучится:

Ты унижаешь ведь словом «твари»!

А Человек – уважал природу!

С тварями он – говорил и ладил.

Он их – любил! Не себе в угоду,

Чтоб по головке себя погладить.

Ах, мол, какой я хороший парень!..

Нет. Состраданье, добро, опеку –

Он не использовал – стать сверхтварью,

И уж тем паче – сверхчеловеком!

Равным он был и цветам, деревьям...

И красоту он – ценил! За цельность.

Не было так: «Это – дрянь, отребье,

Дёшево слишком. А это – ценность!»

И Человек Человеку – тоже

Равным считался. И был ведь равным!

Не было так: «Если ты моложе –

Значит, не знаешь о жизни правды!»

Правду, двуногий, и твой детёныш

Знает не хуже. И лучше даже.

Только молчит он пока. Застонешь

Ты, как услышишь, о чём расскажет.

А подрастёт – так расскажет. Точно.

О доброте! Что тебе – не снилась.

И о Любви! Что тебе – заочно

Смерти прощает. Как Божья милость.

Эта же милость – вам всем, двуногий, –

Разум даёт. Но из века в век он

Вас по греховной ведёт дороге –

Дальше и дальше от Человека...

Мы – не святые. В стогу иголку

Легче найти, чем безгрешный разум.

(Как же прикажете выжить волку,

Если не в клетке он, для показа?)

Но без нужды – не убьём. Всё толки!

Скажешь: «Мы тоже, в какой-то мере».

Это лукавство, двуногий. Волки –

Не убивают – за иноверье!

Веришь ты в Бога – ищи защиты.

Но защищать разве нужно – Бога?

Он не нуждается в том. Кричи ты

Или молчи – он сильней убогой

Правды твоей! Тем, что он – добрее.

Тем, что Любовью живёт в тебе он.

Как и во мне, и во всех, кто с нею

Не распрощался на свете белом.

А распрощался – беда, двуногий!

Не защитишь от себя – себя же.

Тьма появляется в том чертоге,

Где позволяют ей быть, и даже

Это приветствуют появленье:

«Вдруг пригодится? Как оправданье –

Непониманья, не-сожаленья,

И нелюбви, и не-состраданья!»

И пригождается! Сплошь и рядом

Это творится. Давно творится!

Благо, что Бог не отводит взгляда,

И не пустеют его глазницы!

Смотрит, почти не вздымая век, он...

Думает: «Лучше б не зрел ни зги я!

Эх, ностальгия... По Человеку!

Только поможет ли – ностальгия?

Надо бы сделать такое что-то,

Чтобы двуногий прозрел, в итоге:

Дал ему разум я – для охоты

На понимание – жизни в Боге!

Душу – Любовью деянья мерить,

А к совершенствованью движенье

И достиженья – душой проверить,

А не научным уничтоженьем!

Сколько ж ещё уничтожить может

Этот двуногий? Вот-вот и прахом

Землю он сделает! Ух, по коже

Как пробегает мороз! От страха!

Буду безмолвствовать и в дальнейшем –

Бесчеловечью – стать неисправным!

Должен понять он, болван круглейший:

Равный Земле он! Не Богу – равный!

И не нужна мне замена – тленным!

Только вот, вовремя не скумекав,

Можно и сгинуть, со всей Вселенной!

Эх, ностальгия! По Человеку!»

Вот как, наверное, мыслит Бог наш.

Понял, двуногий? Не счастлив Отче.

Что-то решит. Не вздохнёшь, не охнешь!

Что же? – Не ведает разум волчий.

Может, пойму, доползя до Бога,

Что затевает он втихомолку...

Знаю сейчас: нас – в лесу не много,

А Человек – на Земле иголка!

Но не искать – что не ставить веху:

«Может, достаточно с нас-то? Сгинем!»

И ностальгия по Человеку –

Так и останется ностальгией.

Иль не видать нам такого куша?

Нет на Земле – Человека?.. Или,

Всё же, услышать, как стонут души, –

Те, что вы заживо схоронили?

Добрые души!.. Ведь это – просто:

Вырыть, да с разумом вашим спарить!

Но – захотите ли вы?.. Вопрос мой –

Древний, как ненависть древних тварей!

Ненависть! Слышишь меня? И злоба!

Вы породили их вашим «правом» –

Жизнь отнимать! Без нужды особой!

И наслаждаться добром кровавым!

Ух, как печёт... Ну, какого чёрта

Ночью, двуногий, тебе не спится?

Хочется крови? Скажи мне, в чём ты

Видел нужду – застрелить волчицу?!

Пули в меня – объяснять не нужно.

Месть – мне понятна. Хоть нет в ней толку.

Но отчего ж убивать бездушно –

Нежность, Любовь и заботу волка?!

Мать она! Мать! Понимаешь, сука?!

Всё, что хотела, – найти волчонка...

Ты ведь и сам ощущаешь муку –

Без материнства растить ребёнка!

Что ж отвернулся? Глядишь понуро...

Или не рад уже – полномочью,

Коим себя наделил? И шкуру

Ты на себя примеряешь волчью?

Плачешь?.. Неужто ты плакать можешь?

Вспомнились очи твоей любимой,

Что закрывал ты на смертном ложе?

Вспомнил Любовь?.. что неизменима?

В солнце она! И в луне! Повсюду!

Где б ты ни прятался, днём иль ночью!

Больно, двуногий?.. Прости. Не буду.

Это – как соль и на рану волчью...

У-у-у...

Ух, ностальгия! По Человеку!

Самая сильная ностальгия!

Только возможно ли дважды – в реку,

Хоть и намеренья – впрямь благие?

Сможешь ли не преступить пороги –

Те, от каких вымираньем веет?

Ты посмотри мне в глаза, двуногий!

Видишь? В них Бог... что в тебе – мертвеет!

Не допусти же того! Прошу я!

Быть Человеком – совсем не страшно.

Ты посмотри... на луну! Большую,

Как ностальгия моя... Вчерашним

Светом – она на меня ложится...

Значит, возможно и дважды – в реку!

Я... Я прощаю тебе... Волчицу.

Ради грядущего Человека!

Время моё – поджимает хвост и

Вдаль уползает... Но ностальгии

По Человеку – разрыть погосты,

Души на коих лежат! Нагие!

Верю, двуногий! И верить жажду

В то, что и ты мне простишь потери.

Так, как прощает и Бог, и каждый,

Кто не возмездием душу мерит.

Мести – не жди. Хоть твоя двустволка –

Опустошённая. И кинжал ты

В стаю – вонзить не сумел бы. Волки

Вмиг тебя сделали б тряпкой жалкой.

Но и затея твоя – пустая:

Тряпкой – меня унести в чертоги.

Ты оглянись... Наготове стая!

Мы ведь из верных кровей, двуногий.

Ждут приказания, дорогие

Волки мои... Чтоб спасти калеку...

Но... нет спасительней ностальгии,

Чем ностальгия по Человеку!

У-у-у-у-у!

Нет, не команда – последний вой сей.

Просьба всего лишь. Моя... И Бога.

С Богом, двуногий!.. Ступай. Не бойся.

Стая – покажет тебе дорогу.

А возвратишься домой – глазницы,

Тьмою зияющие... заполни

Светом луны... чтоб мою волчицу

По-человечески ты запомнил!

Пусть и детёныш твой помнит тоже

(Чую, немало в том будет толку),

Что никогда и никто не сможет

Шкурой содрать – человечность волка!

Помни о нас. До скончанья века.

Помни... чтоб помнили и другие,

Что ностальгия по Человеку –

Не бесполезная ностальгия...»

~~~

Август – сентябрь, 2013.

---------------------------------------

Запись на YouTube: