Однажды утром старая Водяная Крыса высунула голову из своей норы.
Глаза у нее были как блестящие бусинки, усы серые и жесткие, а черный хвост ее походил на длинный резиновый шнур.
Маленькие утята плавали в пруду, желтые, точно канарейки, а их мать, белая-пребелая, с ярко-красными лапами, старалась научить их стоять в воде вниз головой.
— Если вы не научитесь стоять на голове, вас никогда не примут в хорошее общество, — приговаривала она и время от времени показывала им, как это делается.
Но утята даже не глядели на нее.
Они были еще слишком, малы, чтобы понять, как важно быть принятым в обществе.
— Какие непослушные дети! — воскликнула Водяная Крыса.
Право, их стоит утопить.
— Отнюдь нет, — возразила Утка. — Всякое начало трудно, и родителям надлежит быть терпеливыми.
— Ах, мне родительские чувства неведомы, — сказала.
Водяная Крыса, — у меня нет семьи.
Замужем я не была, да и выходить не собираюсь.
Любовь, конечно, вещь по-своему хорошая, но дружба куда возвышеннее.
Право же, ничего нет на света прелестнее и возвышеннее преданной дружбы.
— А что, по-вашему, следует требовать от преданного друга? — заинтересовалась зелененькая Коноплянка, сидевшая на соседней иве и слышавшая весь этот разговор.
— Вот-вот, что именно?
Меня это ужасно интересует, — сказала Утка, а сама отплыла на другой конец пруда и перевернулась там вниз головой, чтобы подать добрый пример своим детям.
— Что за глупый вопрос! — воскликнула Водяная Крыса. — Конечно же, преданный друг должен быть мне предан.
— Ну а вы что предложили бы ему взамен? — спросила птичка, покачиваясь на серебристой веточке и взмахивая крохотными крылышками.
— Я вас не понимаю, — ответила Водяная Крыса.
— Позвольте рассказать вам по этому поводу одну историю, — сказала Коноплянка.
— Обо мне? — спросила Водяная Крыса. — Если да, то я охотно послушаю: я ужасно люблю изящную словесность.
— Моя история применима и к вам, — ответила Коноплянка и, спорхнув с ветки, опустилась на берег и принялась рассказывать историю о Преданном Друге.
— Жил-был когда-то в этих краях, — начала Коноплянка, — славный паренек по имени Ганс.
— Он был человек выдающийся? — спросила Водяная Крыса.
— Нет, — ответила Коноплянка, — по-моему, он ничем таким не отличался, разве что добрым сердцем и забавным круглым веселым лицом.
Жил он один-одинешенек в своей маленькой избушке и день-деньской копался у себя в саду.
Во всей округе не было такого прелестного садика.
Тут росли и турецкая гвоздика, и левкой, и пастушья сумка, и садовые лютики.
Были тут розы — алые и желтые, крокусы — сиреневые и золотистые, фиалки — лиловые и белые.
Водосбор и луговой сердечник, майоран и дикий базилик, первоцвет и касатик, нарцисс и красная гвоздика распускались и цвели каждый своим чередом.
Месяцы сменяли один другой, и одни цветы сменялись другими, и всегда его сад радовал взор и напоен был сладкими ароматами.
У Маленького Ганса было множество друзей, но самым преданным из всех был Большой
Мельник.
Да, богатый Мельник так был предан Маленькому Гансу, что всякий раз, как проходил мимо его сада, перевешивался через забор и набирал букет цветов или охапку душистых трав или, если наступала пора плодов, набивал карманы сливами и вишнями.
У настоящих друзей все должно быть общее», — говаривал Мельник, а Маленький Ганс улыбался и кивал головой: он очень гордился, что у него есть друг с такими благородными взглядами.
Правда, соседи иногда удивлялись, почему богатый Мельник, у которого шесть дойных коров и целое стадо длинношерстных овец, а на мельнице сотня мешков с мукой, никогда ничем не отблагодарит Ганса.
Но Маленький Ганс ни над чем таким не задумывался и не ведал большего счастья, чем слушать замечательные речи Мельника о самоотверженности истинной дружбы.
Итак,
Маленький Ганс все трудился в своем саду.
Весною, летом и осенью он не знал горя.
Но зимой, когда у него не было ни цветов, ни плодов, которые можно было отнести на базар, он терпел холод и голод и частенько ложился в постель без ужина, удовольствовавшись несколькими сушеными грушами или горсточкой твердых орехов.
К тому же зимой он бывал очень одинок — в эту пору Мельник никогда не навещал его.
Мне не следует навещать Маленького Ганса, пока не стает снег, — говорил Мельник своей жене. — Когда человеку приходится туго, его лучше оставить в покое и не докучать ему своими посещениями.
Так, по крайней мере, я понимаю дружбу, и я уверен, что прав.
Подожду до весны и тогда загляну к нему.
Он наполнит мою корзину первоцветом, и это доставит ему такую радость!»
Ты всегда думаешь о других, — отозвалась жена, сидевшая в покойном кресле у камина, где ярко пылали сосновые поленья, — только о других!
Просто наслаждение слушать, как ты рассуждаешь о дружбе!
Наш священник и тот, по-моему, не умеет так красно, говорить, хоть и живет в трехэтажном доме и носит на мизинце золотое кольцо».
А нельзя ли пригласить Маленького Ганса сюда? — спросил Мельника его младший сынишка. — Если бедному Гансу плохо, я поделюсь с ним кашей и покажу ему своих белых кроликов».
До чего же ты глуп! — воскликнул Мельник. — Право, не знаю, стоит ли посылать тебя в школу.
Все равно ничему не научишься.
Ведь если бы Ганс пришел к нам и увидал наш теплый очаг, добрый ужин и славный бочонок красного вина, он, чего доброго, позавидовал бы нам, а на свете нет ничего хуже зависти, она любого испортит.
А я никак не хочу, чтобы Ганс стал хуже.
Я ему друг и всегда буду печься о нем и следить, чтобы он не подвергался соблазнам.
К тому же, если б Ганс пришел сюда, он, чего доброго, попросил бы меня дать ему в долг немного муки, а я не могу этого сделать.
Мука — одно, а дружба — другое, и нечего их смешивать.
Эти слова и пишутся по-разному и означают разное.
Каждому ясно».
До чего же хорошо ты говоришь! — промолвила жена Мельника, наливая себе большую кружку подогретого эля. — Я даже чуть не задремала.
Ну точно как в церкви!»
Многие хорошо поступают, — отвечал Мельник, — но мало кто умеет хорошо говорить.
Значит, говорить куда труднее, а потому и много достойнее».
И он через стол строго глянул на своего сынишку, который до того застыдился, что опустил голову, весь покраснел, и слезы его закапали прямо в чай.
Но не подумайте о нем дурно — он был еще так мал!
— Тут и конец вашей истории? — осведомилась Водяная Крыса.
— Что вы! — ответила Коноплянка. — Это только начало.
— Видно, вы совсем отстали от века, — заметила Водяная Крыса. — Нынче каждый порядочный рассказчик начинает с конца, потом переходит к началу и кончает серединой.
Это самая новая метода.
Так сказывал один критик, который гулял на днях возле нашего пруда с каким-то молодым человеком.
Он долго рассуждал на эту тему и, бесспорно, был прав, потому что у него была лысая голова и синие очки на носу, и стоило только юноше что-нибудь возразить, как он кричал ему:
Гиль!» Но, прошу вас, рассказывайте дальше.
Мне ужасно нравится Мельник.
Я сама преисполнена возвышенных чувств и прекрасно его понимаю!
— Итак, — продолжала Коноплянка, прыгая с ноги на ногу, — едва миновала зима и первоцвет раскрыл свои бледно-желтые звездочки,
Мельник объявил жене, что идет проведать Маленького Ганса.
У тебя золотое сердце! — воскликнула жена. — Ты всегда думаешь о других.
Не забудь, кстати, захватить с собою корзину для цветов».
Мельник привязал крылья ветряной мельницы тяжелой железной цепью к скобе и спустился с холма с пустою корзиной в руках.
Здравствуй,
Маленький Ганс», — сказал Мельник.
Здравствуйте», — отвечал Маленький Ганс, опираясь на лопату и улыбаясь во весь рот.
Ну, как ты провел зиму?» — спросил Мельник.
До чего же любезно, что вы меня об этом спрашиваете! — воскликнул Маленький Ганс. — Признаться, мне подчас приходилось туго.
Но весна наступила.
Теперь и мне хорошо, и моим цветочкам».
А мы зимой частенько вспоминали о тебе,
Ганс, — молвил Мельник, — все думали, как ты там».
Это было очень мило с вашей стороны, — ответил Ганс. — А я уж начал бояться, что вы меня забыли».
Ты меня удивляешь,
Ганс, — сказал Мельник, — друзей не забывают.
Тем и замечательна дружба.
Но ты, боюсь, не способен оценить всю поэзию жизни.
Кстати, как хороши твои первоцветы!»
Они и в самом деле удивительно хороши, — согласился Ганс. — Мне повезло, что их столько уродилось.
Я отнесу их на базар, продам дочери бургомистра и на эти деньги выкуплю свою тачку».
Выкупишь?
Уж не хочешь ли ты сказать, что заложил ее?
Вот глупо!»
Что поделаешь, — ответил Ганс, — нужда.
Зимой, видите ли, мне пришлось несладко, время уж такое — не на что было даже хлеба купить.
Вот я и заложил сперва серебряные пуговицы с воскресной куртки, потом серебряную цепочку, потом свою большую трубку и, наконец, тачку.
Но теперь я все это выкуплю».
Ганс, — сказал Мельник, — я подарю тебе свою тачку, правда, она немного не в порядке.
У нее, кажется, не хватает одного борта и со спицами что-то не ладно, но я все-таки подарю ее тебе.
Я понимаю, как я щедр, и многие скажут, что я делаю ужасную глупость, расставаясь с тачкой, но я не такой, как все.
Без щедрости, по-моему, нет дружбы, да к тому же я купил себе новую тачку.
Так что ты теперь о тачке не беспокойся.
Я подарю тебе свою».
Вы и вправду очень щедры! — отозвался Маленький Ганс, и его забавное круглое лицо прямо засияло от радости. — У меня есть доска, и я без труда ее починю».
У тебя есть доска! — воскликнул Мельник. — А я как раз ищу доску, чтобы починить крышу на амбаре.
Там большая дыра, и, если я ее не заделаю, у меня все зерно отсыреет.
Хорошо, что ты вспомнил про доску!
Просто удивительно, как одно доброе дело порождает другое.
Я подарил тебе свою тачку, а ты решил подарить мне доску.
Правда, тачка много дороже, но истинные друзья на это не смотрят.
Достань-ка ее поскорее, и я сегодня же примусь за работу».
Сию минуту!» — воскликнул Ганс, и он тут же побежал в сарай и притащил доску.
Да, невелика доска, невелика, — заметил Мельник, осматривая ее. — Боюсь, что, когда я починю крышу, на тачку ничего не останется.
Но это уж не моя вина.
А теперь, раз я подарил тебе тачку, ты, наверно, захочешь подарить мне побольше цветов.
Вот корзина, наполни ее до самого верха».
До самого верха?» — с грустью переспросил Ганс.
Корзина была очень большая, и он увидел, что, если наполнить ее доверху, не с чем будет идти на рынок, а ему так хотелось выкупить свои серебряные пуговицы.
Ну, знаешь ли, — отозвался Мельник, — я подарил тебе тачку и думал, что могу попросить у тебя немного цветочков.
Я считал, что настоящая дружба свободна от всякого расчета.
Значит, я ошибся».
Дорогой мой друг, лучший мой друг! — воскликнул Маленький Ганс. — Забирайте хоть все цветы из моего сада!
Ваше доброе мнение для меня гораздо важнее каких-то там серебряных пуговиц».
И он побежал и срезал все свои дивные первоцветы и наполнил ими корзину для Мельника.
До свидания,
Маленький Ганс!» — сказал Мельник и пошел на свой холм с доской на плече и большой корзиной в руках,
До свидания!» — ответил Маленький Ганс и принялся весело работать лопатой: он очень радовался тачке.
На другой день, когда Маленький Ганс прибивал побега жимолости над своим крылечком, он вдруг услышал голос окликавшего его Мельника.
Он спрыгнул с лесенки, подбежал к забору и выглянул на дорогу.
Там стоял Мельник с большим мешком муки на спине.
Милый Ганс, — сказал Мельник, — не снесешь ли ты на базар этот мешок с мукой?»
Ах, мне так жаль, — ответил Ганс, — но я, право, очень занят сегодня.
Мне нужно поднять все вьюнки, полить цветы и подстричь траву».
Это не по-дружески, — сказал Мельник. — Я собираюсь подарить тебе тачку, а ты отказываешься мне помочь».
О, не говорите так! — воскликнул Маленький Ганс. — Я ни за что на свете не хотел поступить не по-дружески».
И он сбегал в дом за шапкой и поплелся на базар с большим мешком на плечах.
День был очень жаркий, дорога пыльная, и Ганс, не дойдя еще до шестого милевого камня, так утомился, что присел отдохнуть.
Собравшись с силами, он двинулся дальше и наконец добрался до базара.
Скоро он продал муку за хорошие деньги и тут же пустился в обратный путь, потому что боялся повстречаться с разбойниками, если слишком замешкается.
Трудный нынче выдался денек, — сказал себе Ганс, укладываясь в постель. — Но все же я рад, что не отказал Мельнику.
Как-никак он мой лучший друг и к тому же обещал подарить мне свою тачку».
На следующий день Мельник спозаранку явился за своими деньгами, но Маленький Ганс так устал, что был еще в постели.
До чего ж ты, однако, ленив, — сказал Мельник. — Я ведь собираюсь отдать тебе свою тачку, и ты, думаю, мог бы работать поусерднее.
Нерадивость — большой порок, и мне б не хотелось иметь другом бездельника и лентяя.
Не обижайся, что я с тобой так откровенен.
Мне бив голову не пришло так с тобой разговаривать, не будь я твоим другом.
Что проку в дружбе, если нельзя сказать все, что думаешь?
Болтать разные приятности, льстить и поддакивать может всякий, но истинный друг говорит только самое неприятное и никогда не постоит за тем, чтобы доставить тебе огорчение.
Друг всегда предпочтет досадить тебе, ибо знает, что тем самым творит добро».
Не сердитесь, — сказал Маленький Ганс, протирая глаза и снимая ночной колпак, — но я так вчера устал, что мне захотелось понежиться в постели и послушать пение птиц.
Я, право же, всегда лучше работаю, когда послушаю пение птиц».
Что ж, если так, я рад, — ответил Мельник, похлопывая Ганса по спине, — я ведь пришел сказать тебе, чтоб ты, как встанешь, отправлялся на мельницу починить крышу на моем амбаре».
Бедному Гансу очень хотелось поработать в саду — ведь он уже третий день не поливал своих цветов, — но ему неловко было отказать Мельнику, который был ему таким добрым другом.
А это будет очень не по-дружески, если я скажу, что мне некогда?» — спросил он робким, нерешительным голосом.
Разумеется, — отозвался Мельник. — Я, мне кажется, прошу у тебя не слишком много, особенно если припомнить, что я намерен подарить тебе свою тачку.
Но раз ты не хочешь, ч пойду и сам починю».
Что вы, как можно!» — воскликнул Ганс и, мигом вскочив с постели, оделся и пошел чинить амбар.
Ганс трудился до самого заката, а на закате Мельник пришел взглянуть, как идет у него работа.
Ну что,
Ганс, как моя крыша?» — крикнул он весело.
Готова!» — ответил Ганс и спустился с лестницы.
Ах, нет работы приятнее той, которую мы делаем для других», — сказал Мельник.
Что за наслаждение слушать вас, — ответил Ганс, присаживаясь и отирая пот со лба. — Великое наслаждение!
Только, боюсь, у меня никогда не будет таких возвышенных мыслей, как у вас».
О, это придет! — ответил Мельник. — Нужно лишь постараться.
До сих пор ты знал только практику дружбы, когда-нибудь овладеешь и теорией».
Вы правда так думаете?» — спросил Ганс.
И не сомневаюсь, — ответил Мельник. — Но крыша теперь в порядке, и тебе пора домой.
Отдохни хорошенько, потому что завтра тебе надо будет отвести моих овец в горы».
Бедный Маленький Ганс не решился что-нибудь возразить и наутро, когда Мельник пригнал к его домику своих овец, отправился с ними в горы.
Целый день у него пошел на то, чтобы отогнать овец на пастбище и пригнать обратно, и он вернулся домой такой усталый, что. заснул прямо в кресле и проснулся уже при ярком свете дня.
Ну, сегодня я на славу потружусь в своем садике!» — сказал он и тотчас принялся за работу.
Но как-то все время выходило, что ему не удавалось заняться своими цветами.
Его друг Мельник то и дело являлся к нему и отсылал его куда-нибудь с поручением или уводил с собою помочь на мельнице.
Порой Маленький Ганс приходил в отчаяние и начинал бояться, как бы цветочки не решили, что он совсем позабыл о них, но он утешал себя мыслью, что Мельник — его лучший друг.
К тому же он собирается подарить мне тачку, — добавлял он в подобных случаях, — а это удивительная щедрость с его стороны».
Так и работал Маленький Ганс на Мельника, а тот говорил красивые слова о дружбе, которые Ганс записывал в тетрадочку и перечитывал по ночам, потому что он был очень прилежный ученик.
И вот однажды вечером, когда Маленький Ганс сидел у своего камелька, раздался сильный стук в дверь.
Ночь была бурная, и ветер так страшно завывал и ревел вокруг, что Ганс поначалу принял этот стук за шум бури.
Но в дверь снова постучали, а потом и в третий раз, еще громче.
Верно, какой-нибудь несчастный путник», — сказал себе Ганс и бросился к двери.
На пороге стоял Мельник с фонарем в одной руке и толстой палкой в другой.
Милый Ганс! — воскликнул Мельник. — У меня большая беда.
Мой сынишка упал с лестницы и расшибся, и я иду за Доктором.
Но Доктор живет так далеко, а ночь такая непогожая, что мне подумалось: не лучше ли тебе сходить за Доктором вместо меня.
Я ведь собираюсь подарить тебе тачку, и ты, по справедливости, должен отплатить мне услугой за услугу».
Ну конечно! — воскликнул Маленький Ганс. — Это такая честь, что вы пришли прямо ко мне!
Я сейчас же побегу за Доктором.
Только одолжите мне фонарь.
На дворе очень темно, и я боюсь свалиться в канаву».
Я бы с удовольствием, — ответил Мельник, — но фонарь у меня новый, и вдруг с ним что-нибудь случится?»
Ну ничего, обойдусь и без фонаря!» — воскликнул Маленький Ганс.
Он закутался в большую шубу, надел на голову теплую красную шапочку, повязал шею шарфом и двинулся в путь.
Какая была ужасная буря!
Темень стояла такая, что Маленький Ганс почти ничего не видел перед собой, а ветер налетал с такой силой, что Ганс едва держался на ногах.
Но мужество не покидало его, и часа через три он добрался до дома, в котором жил Доктор, и постучался в дверь.
Кто там?» — спросил Доктор, высовываясь из окна спальни.
Это я,
Доктор, — Маленький Ганс».
А что у тебя за дело ко мне,
Маленький Ганс?»
Сынишка Мельника упал с лестницы и расшибся, и Мельник просит вас поскорее приехать».
Ладно!» — ответил Доктор, велел подать лошадь, сапоги и фонарь, вышел из дому и поехал к Мельнику, а Ганс потащился за ним следом.
Ветер все крепчал, дождь лил как из ведра.
Маленький Ганс не поспевал за лошадью и брел наугад.
Он сбился с дороги и попал в очень опасное болото, где на каждом шагу были глубокие топи.
Там бедный Ганс и утонул.
На другой день пастухи нашли Маленького Ганса в большой яме, залитой водою, и отнесли его тело к нему домой.
Все пришли на похороны Маленького Ганса, потому что все его любили.
Но больше всех горевал Мельник.
Я был его лучшим другом, — говорил он, — и, по справедливости, я должен идти первым».
И он шел во главе погребальной процессии, в длинном черном плаще, и время от времени вытирал глаза большим платком.
Смерть Маленького Ганса — большая утрата для всех нас», — сказал Кузнец, когда после похорон все собрались в уютном трактире и попивали там душистое вино, закусывая его сладкими пирожками.
Во всяком случае, для меня, — отозвался Мельник. — Я ведь уже, можно считать, подарил ему свою тачку и теперь ума не приложу, что мне с ней делать: дома она только место занимает, а продать — так ничего не дадут, до того она изломана.
Впредь буду осмотрительнее.
Теперь у меня никто ничего не получит.
Щедрость всегда человеку во вред».
— Ну, а дальше? — спросила, помолчав,
Водяная Крыса.
— Это все, — ответила Коноплянка.
— А что сталось с Мельником?
— Понятия не имею, — ответила Коноплянка. — Да мне, признаться, и не интересно.
— Оно и видно, что вы существо черствое, — заметила Водяная Крыса.
— Боюсь, что мораль этого рассказа будет вам неясна, — обронила Коноплянка.
— Что будет неясно? — переспросила Водяная Крыса.
— Мораль.
— Ах, так в этом рассказе есть мораль?
— Разумеется, — ответила Коноплянка.
— Однако же, — промолвила Водяная Крыса в крайнем раздражении. — По-моему, вам следовало сказать мне об этом наперед.
Тогда я просто не стала бы вас слушать.
Крикнула бы
Гиль!», как тот критик, и все.
А впрочем, и теперь не поздно.
И она во всю глотку завопила:
Гиль!», взмахнула хвостом и спряталась в нору.
— Скажите, а как вам нравится эта Водяная Крыса? — осведомилась Утка, приплывая обратно. — У нее, конечно, много хороших качеств, но во мне так сильно материнское чувство, что стоит мне увидеть убежденную старую деву, как у меня слезы навертываются на глаза.
— Боюсь, она на меня обиделась, — ответила Коноплянка. — Понимаете, я рассказала ей историю с моралью.
— Что вы, это опасное дело! — сказала Утка.
И я с ней вполне согласен.
