ЧАСТЬ 1
Это счастье небесное! Любишь ты маленьких детей, Лиза? я ужасно люблю. Знаешь - розовенький такой мальчик, грудь тебе сосёт, да у какого мужа сердце повернётся на жену, глядя, как она с его ребенком сидит!Да разве не всё тут счастье, когда они трое, муж, жена и ребенок, вместе?
Ф. М. Достоевский
Сперва я не обратил на неё мужского внимания - быть может, тогда я бы ни на кого не обратил, пребывая в остаточных фазах своеобразной слепоты. Но пелена имеет свойство развеиваться, а отрешённые люди - возвращаться сюда. Так, я вскоре присмотрелся к ней и понял: да, она мне нравится. Девушка с бесконечно расширенной сферой интимного, по выражению Ерофеева. Я сам - теоретический человек, никогда не увлечённый шумными дионисийскими вакханалиями; нехитрый анамнез хитрых внутренних патологий - но и то, в нём нередко песня вдохновлялась молчанием, а сила и слабость переплетались в мудрёный комок (синтез не отличишь от тезиса, Ид - от поставленного кверх тормашками Супер-Эго). Не знаю, что из этого тоже было в ней, а что я просто дорисовал по своему подобию. До этого уж подозревал, что всё, обуглилась с годами душа, захирели сердечные клапаны, и навсегда мне быть певцом яркой (дай бог, если яркой!), но пустой материи - в мире, где счастье дарует только обузданный дух. А тут я - заложник своей же социальной кольчуги, давнишний само-саботёр и маленький проповедник великого отступничества - при ней неожиданно цвёл, балагурил и наполнялся одним-единственным чувством - нежности - да до краёв, что предвещал: сейчас через уши потечёт. Что ж, именно так - внезапно - она стала моей новой священной добычей, заветным вздохом и слюной со вкусом клубники.
Я не раз фантазировал, как еду по вечерним живописным улицам, она - сидит рядышком, а из аудиосистемы доносится мелодичный бас, и от всего этого безумно, бесконечно и экстатично хочется жить. И сколько себя помню, так и было, что девочка, ещё не полученная до конца, покамест не лежащая в моих руках, уже воспринимается как достигнутая высота. В некий неуловимый миг трепет к тому, что можно ухватить, перетекает в наслаждение иллюзорного «уже»-обладания. Фантазии не дают видеть асфальт под ногами, наоборот, каждая песня становится о Ней, каждый глоток воды или перерыв на софе ты разделяешь с её призраком. Не один ты видишь эти балконы, купола и апрельский, впервые уверенный свет небесного шара - с нею, всё с нею, словно и не нужно её физического тела здесь, чтобы компания считалась состоявшейся. А меж тем, как бы не так! С какой вселенской усладой вплетал я её образ в грёзы половой истомы, но краше сказать иначе: этот образ затмевал их, ибо позиции и «резинки» - это суета человеческой натуры. Тут же либидо, из неосознанного, превращается в покрытое фимиамом любви, и из просто активного - в сладострастное, где каждый выдох - это бит-аккомпанемент признания, благоговения и обещания. Обещания желать, и алкать, и искушаться, и ценить, и с теплейшей заботой сжимать в руках, и зацеловывать.
Некоторое время я изучал её почву и сажал себя по семечку. Однажды решился позвать куда-либо. И глазами - словно длань протянул для танца. А она - уже своими, ясными, светлыми и до пушистого мягкими - в ответ протянула. Это было «оно», это был флажок, который когда-то казался либо концом полной победы, либо уж немыслимым экстремумом. А здесь - да с этого всё лишь начиналось. Стоял я в итоге у выхода из метро, ждал, дождался: не шла - а порхала вдоль ступенек феей чарующих снов. Разве имеет значение, в платье при богатом макияже или в будничных джинсах без особого марафета, - но она заслонила своей красотой и эти ступени, и стены перехода, и всех кругом, а мне крикнуть хотелось: «Да как смеет декорация сцены так не соответствовать главной героине?» Но вместо того раскрываю бутон улыбки, она - в ответ, ещё пышнее, да так я им ослеплён, что нутро моё всё клокочет от волнения. Но утешаю его: как бы ни шло дальше - всё равно бы у меня клокотало; так что будь смело и лови каждый перелист этих сливочных губ, звонкий девический смех и морской всплеск атласных локонов.
Первое свидание я тогда решил окончить тактично, не вторгаясь нахально в ту лицевую область пространства, близ которой имел бы величавую радость оказаться. Во второй раз мы пошли в кино. Да, очи мои были направлены в экран, но перси (с дребезжащим моторчиком! соловьём голосящим!) - навстречу этой персиковой деве, хрупкому сотворению Господа нашего, что одарил меня блаженством подносить ей короб кукурузы. (Какие всегда отцовские чувства, когда любовь твоя ест, - а ведь что прозаичнее бывает под небосводом?!) И вот вышли мы из тёмного зала, пошатываясь - не то от сидки, не то всё-таки от разлива внутренних рек, метаний голубого пожара. И очутились на тихом безлюдном пятаке среди тёплого благоухающего вечера. Стояли напротив, любовались безотрывно, кайфуя от того, что каждый в глазах второго увидел белый флаг и одновременно красную ковровую дорожку. Не сразу, но набрался храбрости - и поступательно приступил к стыковке «Союза» с «Аполлоном». Ещё чуть-чуть, крохотные сантиметры... (А и те - обмерь! Ни одной линейкой!) И вдруг - как секундная кома: ничего не знаю, кроме того, что две пары губ встретились - судьбоносно, метафизически громко! (Какая бомба Оппенгеймера была оглушительней?..) За рёбрами сжимается, все звуки - космическая музыка, и нет больше ничего, кроме этих медовых ощущений. Никто не смотрит, а даже если бы, - им нечего было б видеть: тел больше нет, это прижались два неуловимых духа, это Вселенная целует сама себя звёздным ветром и альфа-излучением. Такие поцелуи не кончаются (не может так быть!) - навсегда потом они где-то записаны, будь то воспоминания человеческого мозга или всё же божественный летописный видеоархив. И, имей я выбор, предпочёл бы сделать этот поцелуй границами всей моей жизни.
Новое приветствие стало непроизвольно лучезарным действом, - словно мы разлучались континентами на многие годы, - и волей-неволей сыпались тактильности, как бы нечаянные, однако чётче всего потребные. Сложился момент огромной интимности, и наши лица непроизвольно вновь оказались чрезвычайно рядом, всё так же содрогательно, как в тот раз; и ладони сами собой юркают вдоль прекрасного стана, и всё подсказывает, что время - деликатно снять её кофточку. Движения губ утекают ниже - к шее, ярёмной впадинке, хрустальному декольте, сверкающим плечикам. Дальше мы избавляемся от одежды ниже пояса, и вестимое телесное дело происходит словно в отрыве от наших воль. Погодя настаёт пора войти в королеву сегодняшнего вечера. Чувствую каждые полдюйма этой трепетной дороги и слышу углубляющийся, до дна лёгких уходящий всхлип моей миндальной, молочной, фруктовейшей пассии. Как пОшло было бы заявить, что начались «фрикции» (физические, лишённые нот и аккордов!) Нет-нет, началась трансформация потенциальной энергии сердец в кинетическую, сближение двух одиночеств, встреча ночи с лучами утра. Ускоряюсь в лоне моей бархатной красы, вкрадчиво слушая токкату выдохов и наблюдая убаюкивающие покачивания лодки её торса. В какой-то момент последние искры животной страсти угасают, растворяясь в океане невыразимой томности. Мы кутаемся друг в друга, греясь не от мороза, а от отсутствия этой любви, что мы отыскали днесь. Счёт времени давно потерян, если когда-либо было оно, время. Лишь сейчас - со жгучим нежеланием - замечаю, что на всём протяжении стояли вокруг нас стены, шкафы и комоды, что мы всё ещё в измерении не только для нас двоих, среди координат и процессов вне этой непогрешимой связи. Вжимаюсь лицом ей в плечо, только в нём видя атласное избавление от всех невзгод дерюжной жизни под солнцем. И я был только заблудшей сущностью среди теней, нашедшей себе маленький и притом необъятный клочок теплоты, приголубленный им, как никогда не знало человечество.
Мы вкусно целовались каждое утро, а вечерами и выходными много хаживали по пёстрым скверам и тихим проулкам Москвы, занимались лучшим в мире сексом, посещали празднества и выставки искусства, кормили друг друга лакомствами и всё так же застывали глаза в глаза с содроганием неиссякаемого чувства. Однажды, спустя годы, я - столь робкий в таких решениях! - без сомнений сделал ей предложение, получив утвердительный ответ. Впервые в жизни я был уверен, что смогу до конца дней оставаться с одним человеком, - если им будет моя восхитительная девушка, только что ставшая женой. Впоследствии аналогичная решимость переполняла меня при зачатии наших детей: мы готовы пройти что угодно, оставаясь счастливой парой. И много чего происходило, и всего не упомнишь, но одну сцену я вижу особо отчётливо сквозь годы: как жена с малышом в кулёчке предстаёт в магическом отсвете зари, улыбается мне навстречу, сердцем повёрнутая ко мне целиком и до самого фундамента наших общих дней, а я пускаю блескучую слезу от безмерного - больше всего меня и судьбы моей - осознания, что ни о чём, никогда, низачем не жалею.
ЧАСТЬ 2
Пообветрилась свадебная мимоза,
Все панельные драмы - как трафарет,
И улыбка - лишь ссадина ниже носа
На фотографии семьи, которой нет.
...Впрочем, минутку... Запамятовал я многое, затёр в мозгу... Да ведь не так уж всё складно выходило. Да, любовь безумная была, с теплом и огнём семейного камина, - только ведь не круглосуточно же благоговеть: взрослые люди мы, работа, усталость, напряжение, а ведь ещё и надломы у каждого, в недрах скрытые. Так что сперва спорили, потом скандалили, потом с вещами на выход, потом - прощала и впускала обратно; а оно же людей таки расшатывает, на внутренние мозоли давит, - так что доверие всё падало. Потом, глядишь, и подарки не дарим, и секс раз в пришествие Христа, и оба гуляем в жизнь сами по себе. Она от холода очага стала поглядывать на других, я - на бутыль, и каждый, в общем, искал любимого обратно, но где угодно вне нашей спальни, словно меж двух подушек выросло сплошное стекло - глядимся каждый день, а не чуем, даже не слышим. Но оба думали: ну а как, просто привыкли, вот и нет уж вау-эффекта, да и откуда ему взяться, так что иначе и не бывает. А на сыне это тоже добром не отразилось: видит же, что старшие носят какой-то пахучий секрет за воротниками, только тарелки летят. Нам-то с ней не до малыша было на нерве, но ему, если подумать, это всё жгло тревогой: «Они что, не любят? Если им так просто не любить друг друга, то, может, и меня они не..? А если кто-то уйдёт окончательно? А меня куда? Ох, беда! Мирить их надо, проблему их решать! Но как я, ребятня, решу то, что не под силу двум взрослым? Ох, а если они это из-за меня? Где-то я нашкодил, у них от этого трудности, вот и трясёт нас... Плохой я, выходит? Виноват, подвёл, обесчестил себя? Ох, тёмная ночь...» Не диво, что в детстве был сладкий, просто паинька, и особенно добр, и уживчив, и учтив, но потом гормоны в гипокамп стукнули, и потерял он контроль над стыдом своим мрачным, подъезды знал лучше дома родного, сухой бульбулятор, соли, фингалы. Испоганили мы жизнь и ему, и друг другу. А как начиналось-то: искусства, шампанское, звёзды...
...Но погодите... Снова забыл всё, сны с явью перепутал... Не было детей у нас. Поженились, так немного поворковали, а затем зашёл вопрос. Я давно относился позитивно к мысли, что будет жить на земле моя кровиночка родная, отражение моё и любви моей, лучший итог существования моего, - но в тот момент боязно было. Несмотря на возраст, оба мы с ней были ещё дети внутренне; так и говорил - что пока рано, что мы не готовы. Впрочем, постепенно смягчился я к этому, подумал: да как только не бывает, идеальных условий ни у кого нет - но ведь не вымирает человечество, и как-нибудь справимся, и любить чадо будем крепко, и всё же создадим уютное место для ещё одного жителя планеты. Задумали, стали пробовать... Только вот не получалось, не раз и не два, и так аж несколько лет мучились. Выяснили, что у неё бесплодие; сопутствующих заболеваний не нашли, из чего врач сделал вывод, что всё на психологической почве. Да, у самой неё семейный бэкграунд был не райский - отложилась в темнейших глубинах установка, что утроба в добрый свет не выведет. Как стенали мы оба, узнав обо всём, как корёжило. Вечерами сидели в сигаретном облаке и обсуждали, что же думать. Любили - страшно, до невыразимости, и мир друг в друге обрели, и по чести сожительствовали, и в гости к друзьям ходили, и всегда вместе; но не хватало нам третьего, равнодействующей векторов наших судеб, наследника этого счастья человеческого. Она предлагала усыновление, но я понимал: будет в отношениях с ним что-то не то, разрыв, отдельность... Как неродного обнимать? Как за ручку в школу водить? Как учить уму-разуму? Ведь это как растить чужого, с улицы, гостем его принимать в своём доме. А уж когда он узнает, что не родной, то и сам себя гостем ощутит, сбежать захочет, развалится ячейка - и зря всё это было. Все эти доводы жена выслушала, вздохнула - поняла. Так, с щемящим горем, мы развелись. Завели новые семьи, где каждый уж получил, что хотел - или мог.
...Опять вру... Это у знакомых моих было, а в памяти смешалось... Не было у нас свадьбы. Долго мы встречались - несколько лет. Замечательно это проходило: каждую неделю - такие объятья, томные, крепкие, словно я с фронта к ней вернулся; и гулять потом вдоль летних аллей, осенних набережных, зимних оледенелых прудов; и чего-нибудь хрумкать вдвоём весь остаток дороги до моего дома; а там - ванну набрать, с пенкой, обоим лечь - и целовать, гладить, жадно скуривать тела друг друга; насытив голод любви, посапывать в общей постели, размягчившись, и нежиться, пока плавно не накроет куполом сна; а утром - приветственный поцелуй, неспешный завтрак, проводы до станции и обещания отписаться в мессенджере, как только доберёмся восвояси. Ох, сколько прекрасных недель (да сотни, не меньше!) мы провели. Уже и родня трепалась: ну-с, когда поженитесь, раз счастливы и так ладите? И девушка сама была бы, конечно, рада по-женски, и я ни на йоту не умалял своей - выбивающей пробки - любви; но разумы нам обоим говорили трезво: семья - не туда, не то... Оба мы без царя в голове ещё, о грядущем не думали толком, и потом заходили разговоры - куда, мол, несёт нас рок событий? И оба сознавали, что не вечно будем влюблены; пройдёт юность, всё сменится, и вряд ли тропы у нас совпадут, приоритеты, надежды - всё разное. Нет, мол, тут будущего, невзирая на вкусное настоящее. Когда ясно это осмыслили, то и отдалились постепенно, и в итоге перестали видеться.
...А, нет, так случилось с другой, не с ней... Тут и до отношений не дошло. Да, пригласил её на свидание - пересеклись, сходили и в парк, и в кафе; обсуждали всякие несусветные мелочи, и чирикать - под моим зонтом среди апрельского тёплого дождя - нам было действительно приятно. Не помедлила и вторая встреча: там уж я сводил её в скромный, но приличный ресторан, угостил, мы насладились хорошим вином и раскрылись друг другу ещё больше, словно уже протягивая светлые ладошки к свечке разгорающегося чувства. На третий раз и впрямь дело клонилось к интиму: вот мы у меня дома, уже - губы в губах, полураздетыми телами, и я, нацеловывая морошку сосков, предвещал было полную ласки ночь... Но что-то мелькнуло у неё в зрачках, точнее, словно выбросилось оттуда: и стыд, и злость на себя, и боль... Отстранила меня, отвернулась, рыдала. Я спросил, в чём же дело. Оказалось, у неё вообще-то был парень, любимый, но в последнее время у них расклеилось: стал игнорировать, грубить, подводить. Со мной она снова, им обделённая, почувствовала мужское внимание, - но не то что бы во мне так заинтересовалась, сколько ему это в пику поставила в своём сердце. Захотела со мной ему насолить, а себе доказать, что не даст обижать холодом. Но всё-таки осознала: не может так зло поступать, переборщила с отместкой, что его, однако, ценит; а значит, недоразумение вышло, самообман и странная, неловкая история. Поговорили мы, всё уяснили - и впредь о курьёзе постарались забыть.
...Стоп, да я, должно быть, это где-то вычитал и вновь всё спутал... Ей-богу, не было и секса. На свидание мы сходили лишь раз. Казалось бы, симпатичное место встречи, весна, погода, мы опрятно оделись, я много и удачно шутил, а она много и искренне смеялась... Но к концу прогулки я ощущал такую липкую затянутость каждой паузы и такую безыдейность дальнейших диалогов, словно и нет у нас, получается, точек соприкосновения; и - по интонациям и жестам - догадался, что она тоже всё это подумала.
...Ах, нет же! Мы не были на свидании! Я, едва набрав монет смелости из кошелька груди, позвал её со мной на водоём, сидеть на пирсе и пускать бумажные корабли. Она же сослалась на занятость, отложив встречу на когда-нибудь потом. Предлагал ещё раз - она прикрылась плохим самочувствием. А после этого я и в третий раз позвал её, и вот она уж созналась: не хочет со мной, не влеку я её / есть другой ухажёр / одиночка она / лесбиянка / ну, в общем, прости.
...О, вспомнил! На самом деле не позвал я её никуда. Не хватило духу. Ходил, обожал втихушку, схоронил молча у самой души, как потайную икону, мучил сам себя, даже стыдился за трусость, - но слишком боялся отказа, так что позволил ей просто утечь сквозь пальцы. Потому не верьте ни одному моему слову.
2022
