Действия
на этой картине
в заливе рассвета
богини браслеты
нагие запястья
касаются шеи
следы оставляет рука её
кисть её. страсть её
танец —
сплетаются пальцы на горле украдкой
урывками, — будто укрылась загадка
в каштановых прядях
спадает гештальтом
закрученный волос
в распущенных косах
кривые скрижали волос
темный локон
молитва природы
как рашпиль иконы
как вслух замечание, и церемония
моё отношение к бракам небесным
"есть вечная радость"
"есть вечная молодость"
в природе скульптуры
слеза остаётся — на скулах
в осколках стекла и рассудка
единственной формой над стулом. под люстрой
— являются сутки. безумные сутки
загробные марши
и мертвые стены
гудели под рамой
под кожей обоев
не стиснуть обиду
на собственном пульсе
на собственном горе
на собственной песне
молитва отскока
— реальность ладоней
на небо несётся
несётся на небо
несет горький опыт
несет горький пепел
и шёпот взбешённый
и шторы антракта
и занавес жизни
я видел однажды её канители. колени её
её разговоры
её крестражи я видел, однажды
проснувшийся утром
творение Бога
"не мясо — а масло"
выдавливал мастер
застывшие губы
ответа немого
я видел бумажным
все прочее
впрочем
и буквы, и голос
и детство, и ноты
— все это —
частицы
"и все разлетелось!"
и мир стал непрочным
— что в целом не важно
когда так смотрела
я видел улыбку
все было не важно
когда так смотрела
меняются краски
меняются гаммы
и смерть за плечами
не может
не пляшет
в отсутствие ритма
в отсутствие мира
прочёл её имя
на разные струны
под шум фиолетовой пены прибоя
стремилась река в бирюзовые горы
и было не больно
и не было трудно
иллюзия стоит бесценную душу
"сто лет одиночеств" — придумали люди
придумали боги людей одиноких
живём на холсте под зонтом звездопада
мы все поднимались по долгой парадной
чтоб выпрыгнуть с крыши
на крыльях
как птицы
и слышать последнюю
важную песню
на этой картине
я видел планету
загадочный космос
зрачков запредельных
я видел запреты
я был не доволен
когда мне хотелось
а я не мог трогать
на этой планете
рождённой благими
искал её имя
а имя —
как реки
как Дины. ундины
как астры, как — " Нате!"
На этой картине
атака сомнений
статичность
тревог
Я назвал её тмч
Действия
на этой картине
в заливе рассвета
богини браслеты
нагие запястья
касаются шеи
следы оставляет рука её
кисть её. страсть её
танец —
сплетаются пальцы на горле украдкой
урывками, — будто укрылась загадка
в каштановых прядях
спадает гештальтом
закрученный волос
в распущенных косах
кривые скрижали волос
темный локон
молитва природы
как рашпиль иконы
как вслух замечание, и церемония
моё отношение к бракам небесным
"есть вечная радость"
"есть вечная молодость"
в природе скульптуры
слеза остаётся — на скулах
в осколках стекла и рассудка
единственной формой над стулом. под люстрой
— являются сутки. безумные сутки
загробные марши
и мертвые стены
гудели под рамой
под кожей обоев
не стиснуть обиду
на собственном пульсе
на собственном горе
на собственной песне
молитва отскока
— реальность ладоней
на небо несётся
несётся на небо
несет горький опыт
несет горький пепел
и шёпот взбешённый
и шторы антракта
и занавес жизни
я видел однажды её канители. колени её
её разговоры
её крестражи я видел, однажды
проснувшийся утром
творение Бога
"не мясо — а масло"
выдавливал мастер
застывшие губы
ответа немого
я видел бумажным
все прочее
впрочем
и буквы, и голос
и детство, и ноты
— все это —
частицы
"и все разлетелось!"
и мир стал непрочным
— что в целом не важно
когда так смотрела
я видел улыбку
все было не важно
когда так смотрела
меняются краски
меняются гаммы
и смерть за плечами
не может
не пляшет
в отсутствие ритма
в отсутствие мира
прочёл её имя
на разные струны
под шум фиолетовой пены прибоя
стремилась река в бирюзовые горы
и было не больно
и не было трудно
иллюзия стоит бесценную душу
"сто лет одиночеств" — придумали люди
придумали боги людей одиноких
живём на холсте под зонтом звездопада
мы все поднимались по долгой парадной
чтоб выпрыгнуть с крыши
на крыльях
как птицы
и слышать последнюю
важную песню
на этой картине
я видел планету
загадочный космос
зрачков запредельных
я видел запреты
я был не доволен
когда мне хотелось
а я не мог трогать
на этой планете
рождённой благими
искал её имя
а имя —
как реки
как Дины. ундины
как астры, как — " Нате!"
На этой картине
атака сомнений
статичность
тревог
я нашёл её имя
Действия
на этой картине
в заливе рассвета
богини браслеты
нагие запястья
касаются шеи
следы оставляет рука её
кисть её. страсть её
танец —
сплетаются пальцы на горле украдкой
урывками, — будто укрылась загадка
в каштановых прядях
спадает гештальтом
закрученный волос
в распущенных косах
кривые скрижали волос
темный локон
молитва природы
как рашпиль
— являются сутки. безумные сутки
загробные марши
и мертвые стены
гудели под рамой
под кожей обоев
не стиснуть обиду
на собственном пульсе
на собственном горе
на собственной песне
молитва отскока
— реальность ладоней
на небо несётся
несётся на небо
несет горький опыт
несет горький пепел
и шёпот взбешённый
и шторы антракта
и занавес жизни
я видел однажды её канители. колени её
её разговоры
её крестражи я видел, однажды
проснувшийся утром
творение Бога
"не мясо — а масло"
выдавливал мастер
застывшие губы
ответа немого
я видел бумажным
все прочее
впрочем
и буквы, и голос
и детство, и ноты
— все это —
частицы
"и все разлетелось!"
и мир стал непрочным
— что в целом не важно
когда так смотрела
я видел улыбку
все было не важно
когда так смотрела
меняются краски
меняются гаммы
и смерть за плечами
не может
не пляшет
в отсутствие ритма
в отсутствие мира
прочёл её имя
на разные струны
под шум фиолетовой пены прибоя
стремилась река в бирюзовые горы
и было не больно
и не было трудно
иллюзия стоит бесценную душу
"сто лет одиночеств" — придумали люди
придумали боги людей одиноких
живём на холсте под зонтом звездопада
мы все поднимались по долгой парадной
чтоб выпрыгнуть с крыши
на крыльях
как птицы
и слышать последнюю
важную песню
на этой картине
я видел планету
загадочный космос
зрачков запредельных
я видел запреты
я был не доволен
когда мне хотелось
а я не мог трогать
единственной формой над