Из крана, ржавой струйкой Ганга,
бежит вода и бурит слив.
Февраль, как бледная поганка,
опасен, хоть и боязлив.
Он сер и сюр, смертями полон,
он тошнотворен слеп и нем;
как будто белой краской Поллок
рисует бледных трепонем.
Его одежды, солнце застя,
хрустят, как перезрелый наст.
Он долог. Может показаться,
что Он совсем забыл о нас.
И мы барахтаемся в каше,
Его всевластью отданы.
Он стар, но так силён и страшен,
как цирковые горбуны.
И, кажется, что нет ни края,
и ни надежды голубой.
Что сам навечно умирая
Он забирает нас с собой.
Что хрупкую подделку солнца
собьёт с карниза дворник и...
и всё, что было, разобьётся.
Как эти двадцать три строки.
