Море шумит в ней,
Как в морской ракУшке,
Она - живая игрушка,
Живущая в футляре стеклянном,
В колбе полной воды,
Смотрит глазами цвета фиалок
Принцесса морских русалок,
Как он пальцами сменяет лады.
Она, как гербария сухой цветок,
А на скуле расцвел кровоподтек,
Что вовсе не портит ее красоты.
Вечерами она сходила к нему с волны,
Он доставал из волос ее жемчужины
И стелил словами полными лжи
Путь к ее сердцу безоружному.
И звезды взорвались, луна рассыпалась:
Он сжал ей горло рукой, чтоб та не рыпалась.
"Оставь надежду, всяк сюда вошедший"
То ли совесть его обросла патИной,
То ли просто сумасшедший,
Поймал ее он в сети, словно в паутину.
Она как мошка, застывшая в смоле,
А он, с осколками радуги в чешуе играя,
Растянул ее на широком столе.
Словно, что делать с ней дальше, решая.
Кипа чертежей, затуманенный взор,
А она глотала едкий воздух еле-еле,
Пока проклятый вор изучал узор на ее теле.
Громкий стук крупинок песочных часов,
Ненавистный хриплый голос.
Он снова делает надрез и шов,
Оставляя десятки красных полос.
""Я научу тебя ходить и платье на тебя надену""
""Нет! Я не хочу так жить!"" –
Она кричала так, что содрогались стены.
Тосковало море по ней,
Киты выбрасывались на берег,
А ее отец потопил сотни кораблей,
Заглушая боль потери.
И бури все по ней рвались.
Иссечась, измучившись: ""вернись"" кричали,
Высекали волнами на скалах и причале
Ее имя пока, наконец, не дождались.
Она шла по гальке босая,
Спрятав взор под веером ресниц.
Смыкая брови, тяжело вздыхая,
Казалось, в нее вонзилась сотня спиц.
И после мести никакого покоя…
Крепко в ладони сжимая рукоятку ножа,
Разрезала она свое платье льняное
И стала смывать с тела пятна крови,
Пока за спиной догорал пожар.
