Зевая любовался перекрёсток
Как в фиолетовом купается оранж.
С портовых кранов на людишек Росток
Скрипел железными клешнями: «Же не манж...»
Блевотной массою на кинутые сходни
Толпа людей и скарба их стекла.
Не рыбный запах – запах преисподней
В строения бетона и стекла
Неслися с ней: обрывки разговоров,
Культур,надежд - отчаянная взвесь,
Вслед за смиреньем проявляя норов,
Вспышками щерилась то там, то сям, то здесь.
Среди встречающих, не ведая - откуда
Ждать – ждал двадцатилетний идиот
Отца средь новоприбывших...Но чуда
Ещё покаместь не произойдёт.
Уже в таможне гнил котрабандист, окован.
Лицо луны смесилось из муки
На небе вздёргивая брови, как подковы,
Подбитые гвоздями в каблуки.
Всё громче зазывали трансвеститы
Из тускло освещенного угла,
Там кто-то отбивался: «Да, иди, ты!»
А гладь морская только и могла
Прошепелявить слепо: «Эка участь...» -
Со всхлипами шмыгнув в подземный лаз,
Чтоб кости омывать всем, кто измучась,
В путь долгий отошел в последний раз.
Юнец всё стыл, истерзанный виною,
Вдруг, слышит кто-то теплый ластится,
Мурлычет и зовёт: «Иди со мною.
Как пить дать сыщем твоего отца!»
Намаявшись, один – собачьей травлей,
Другой – душевной, всем чертям назло,
Они ввалились - в русский ресторан ли,
Трактир ли, бар, таверну – развезло
В тепле обоих, фрахтой за постой
Служила дюжина порожняя бокалов,
Хмель, завивая локон золотой
Яд впрыскивал, но совести стрекала
Всё жалили: «Так что же ты, сынок,
Опять не в тот трамвай сел?.. Или - хуже?
Он океаны перешёл, а ты не смог,
Найти его в портовой грязной луже?!»
Печаль последнюю дожал цыганский хор.
Струменты стихли, сказочны как девы
Искуссными руками за вихор
Укладывались в бархатные зевы.;;
Чёрен как дьявол, голосист как Лель,
К друзьям подсел, сверкая угольками,
Один из тех, кто ходит по земле ль,
Или летает между облаками.
Без узелков затягивал он нить
Разговора. Сбросив покрывало
Ночь силилась до дна в себя испить
Всю боль лица, что воском оплывало.
Цыган вздохнул: «Добро! В последний раз!»
И с глаз исчез, крутнув плечами круто,
И лишь зубов сверкал его алмаз,
Да ушлый глаз подмигивал кому то.
Под страшный грохот якорных цепей
В тот час заполонивший спящий город,
Спустился с Лирой Золотой Орфей
И душу вытащил из омута за ворот.
Срывая занавес малиновый с петел
Одной ногой, другой цепляем сворой
Чертей: «Всё, милый мой, всё так, как ты хотел!» -
И, выпив залпом свет со щёк Авроры,
Отец предстал пред ним. Толпа цыган
Завыла: «С выходом! Зажги! Папаша Борис!» -;
Звенел, кружился, таял балаган
Кольцом от сигареты Санта Морис.
Под свуки струн, зашедшихся до стона
У стойки плакал молодой профан,
Как еслиб перед ним прошёл Иона,
Которого сожрал Левиафан.
А рядом, испуская жизнь из плоти,
Щурясь на свет и погружаясь в мрак,
Прощался с мальчиком давно издохший котик:
«Доволен ты, хозяин, или - как?»
Прошли года, мистический тот номер
Уже никто не справит на показ,
Цыган, ведь, говорят, в ту ж ночь и помер:
« Добро – не даром! Эх, в последний раз!»
