Как солнце за 105-й километр
усядется, откроешь дверь в чулане,
где сгустки пыли и дурных примет
и гробики для умерших желаний.
Там крепко спит старинная свирель:
ей не запеть в руках дрожащих, бледных.
Ты помнишь, как отец кричал, свиреп:
“Подзорная труба! Занятье бедных!”
Приговорив к пожизненному сну
твои надежды о служенье музам,
сказал он, как отрезал: “Строй казну
студентом юридического вуза”.
И ты побрёл не по своей судьбе,
в друзьях имея мэров и баронов.
Единственная музыка в тебе
звучать осталась маршем похоронным.
Ты вспоминаешь, как в ладони шли
любые деньги, акции и цели.
И как сквозь четверть века принесли
тебе весь мир и хладный труп свирели.
И то ли это сон, а то ли явь -
свирель послушно прирастает к коже;
сквозь музыку - то вкривь, то вкось, то вплавь -
летишь, и аплодирует прохожий.
Как будто бы ты - снова мальчуган,
в глазах - огонь, на тощем теле - ветошь,
в руках - свирель, не знавшая чулан,
она поёт, ты светишься - и светишь.
