Сельское кладбище
Мы приезжали на велосипедах к погосту восемнадцатого века,
мы не клялись, но взрослые не знали, и это было лучше каждый раз,
где двигались церковные деревья вдоль неба, как ненынешние реки,
их тени расходились и сходились и обрывали разговор при нас.
Чугунный ангел свиток или факел придерживал: трех девочек старинных
он сон оберегал и нам велел
не забывать, что времени немного и что при дифтеритах и ангинах
шаг слишком явен, голос слишком смел.
Как сердце любит странную надежду. Как ветер жизни, страшный для героя,
качает в колыбельной колыбели. Как сердце любит память ни о чем,
нигде, никак… Неуловимым взглядом обмениваешься себе с сестрою,
как этот ствол, едва мы отвернемся, как белый луч с белёным кирпичом.
Ты, связь времен, и если ты бываешь (а разве нет?), ты сон выздоровленья,
ты медленно течешь и долго видишь детей перед могилами детей.
– Пойдем, пора. – Постой, еще немного. Я встану, если нужно, на колени,
я не боюсь, когда ты разгибаешь свой свиток круглый до скончанья дней.
Осветит ли мне путь чугунный факел? Заговорит неговорящий голос?
Я вижу, как нас видят, отстраняя, чтоб лучше разглядеть последний раз…
Никто не знает берега другого. Никто не вынет драгоценный образ
из этой неизвестной колыбели. Никто, никто не разуверит нас…
Ольга Седакова
Other author posts
Святой Юлиан на охоте Первая легенда
Как олень обернулся к нему с человеческой речью, кровь сказала: Прощай я не знаю, как круг завершить в этом теле жестоком
Только увижу
Только увижу путника в одежде светлой, белой – что нам делать, куда деваться Только увижу
В метро Москва
Вот они, в нишах, бухие, кривые, в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах (– ничего, уже не больно
Вода-крестьянка
Бабушке Ты гулюшки над старой люлькой, где дети нянчили детей, яйцо с наклёванной скорлупкой,