Так кто же виноват, что грянул выстрел,
Что пуля жизнь Поэта прервала,
Чей слог был так пронзительно неистов,
А жизнь такой короткою была?
Какие в этот миг вмешались черти,
Какие звезды выпали в ночи?
И почему он так стремился к смерти,
Как бабочка летит в огонь свечи?
Ах, девочка моя, ах, Натали.
Красавица, но вовсе не богата,
Она, ещё не знавшая любви,
Перед тобой ни в чём не виновата.
Виной, наверно, ревность, не любовь.
Так все переплелось в клубок единый -
И бремя твоих карточных долгов
И этот злобный пасквиль анонимный.
Ты вспыльчивость свою не обуздал,
Просил дуэли для защиты чести.
Зачем ты это делал, ведь ты знал,
Что 37, возможно, дата смерти?
Гадалка Киргоф еще в 20 лет
Судьбу твою по картам отгадает
И изречет, что белый человек
Погибели твоей причиной станет
Как только тебе стукнет 37.
Три и семерка - числа роковые,
И потому знакомые нам всем,
Что Германа* азартного сгубили.
Там туз пиковый - это вечный символ.
Убийства или смерти беспричинной.
Приметы смерти были на лицо,
Ведь в церкви, где священник вас венчал,
Из рук дрожащих выпало кольцо,
Свеча потухла, крест святой упал.
И вот итог: кружится белый снег,
На Черной речке вновь идет дуэль.
И у барьера белый человек
Стреляет, точно попадая в цель.
Ты это знал, но к смерти шел упрямо
И, лежа в луже собственной крови,
Шептал почти застывшими губами
- Ни в чем не виновата Натали...
Быть может быть нашлась бы у Дантесса
Разгадка тайны рокового дня,
Но письма прячет до сих пор от прессы
Его американская родня.
И снова будет как в немом кино,
Когда с цветами в феврале приду -
Кружит над Черной речкой воронье
И пятна ржавой крови на снегу.
