Ещё темнит февраль светлеющее небо,
укуталась луна в сплошные облака,
и с паром изо рта грызёт краюшку хлеба
потрёпанный барбос у старого ларька.
Тихушница зима, в надежде на спасение,
в крикливую весну спустила тормоза,
и отражает хор вороньих откровений,
упавшая на хлеб, замёрзшая слеза.
В невидимых кустах неведомая птица
так явственно поёт и заглушает хор.
Уже не затемнить светлеющие лица,
и молодит весна мой обветшалый двор.
Трамваи спят в депо – заснеженные овцы,
но время их кормить спешащими людьми,
и будут там и тут смешные колокольцы
тилинькать о моей заснеженной любви.
Я ёжусь, как барбос, потрепанный за зиму.
Растресканный асфальт – весенняя скрижаль.
Мы со своей зимой уже неразделимы,
но тающий февраль мне всё-таки, не жаль.
