Тухан

1 Избитое тело не мешало думать. В каменном мешке транзитной камеры Тухану то мнился холодный ветер, и тогда он ёжился на железных нарах, на которые он подложил под тело свою телогрейку, то начинали слышаться голоса из коридора, и тогда он открывал глаза, и внимательно смотрел на лампочку над дверью под железным абажуром, точно она могла дать ему ответ на его судьбу. Потом пришёл сон, он был спокойный. Кто-то Великий наклонился над ним, лежащим и во сне на жёстких нарах, и очень пристально поглядел ему в глаза. И едва шевельнулись его губы, сказавшие: "Не бойся!" И столько было силы в этом примнившемся шёпоте Всевышнего, что Тухан даже во сне почувствовал тепло покоя. Он проснулся. Он лежал с открытыми глазами. Он уже понимал, откуда пришла нежданная поддержка. Тишина каменного мешка была настолько оглушительной, что хотелось кричать от бессилия. Тухан лежал, как изваяние, чувствуя, что тепло сновидения уходит, а холод уже через телогрейку заползает вовнутрь тела. До утра было много времени. До конца срока времени была Стена. 2 Его везли через всю страну. Казалось, что это будет бесконечно, но на очередной пересылке очередной сотрудник с папкой его дела спрашивал его срок и статью. 3 Тупичок в конце перрона был оплетён по краям, как зона колючей проволокой, цветущей черёмухой. Тухан с жадностью вдыхал этот аромат лета, этот ветерок, он казалось настолько привык к своему положению изгоя, что совсем уже не обращал внимание на охрану, и лишь когда серая овчарка протяжно скулила, косился на серого зверя, и то, без опаски, а почти равнодушно. Те месяцы следствия после бунта в колонии, после которого ему добавили срок, отучили его бояться, как привыкает к ветру дуб на косогоре, как и он привык уже к опасности, к тому же новый приговор давал даже какое то успокоение, как завершение мытарств. То, что впереди годы в колонии строгого режима уже не трогало воображение, только вот когда воля была рядом, иной мир, уже привычный тюремный мир, отходил в сторону, но это всё ненадолго, до окрика конвойного превращающего арестанта в клубок нервов. 4 Может быть только река за окном столыпинского арестантского вагона как-то встряхнула чувства Тухана, вспомнилась река, возле которой он рос, тихая, добрая, задумчивая. Эти незваные воспоминания, как незваные гости, пришли, и заставили стиснуть зубы. А чужая река ушла куда то вбок от железнодорожного пути, и пропала, сгинула с глаз долой, точно и не было этой полоски чужой воды за окном с решётками. 5 Человек привыкает к страданиям, как река к течению воды в своём русле. Так и человек в судьбе своей сродни широкой спокойной реке. 6 В этапной комнате сквозило от неплотно закрытого окна с решёткой. Казалось, что мир замер. Тухан лежал на кровати, закрыв глаза, он точно собирался с мыслями. Ему было о чём подумать – впереди жизнь на новом месте. Потом, точно очнувшись, он встал с кровати, подошёл к письменному столу, стоявшему у входа в помещение, рядом с дверью. Перед этим он вытащил из-под подушки школьную тетрадь и ручку. Надо было написать родным новый адрес колонии. Первое письмо было коротким и отчётливым – не хотелось теребить раны отца и матери. Всё по делу. Второе письмо было девушке – сестре по несчастью. Когда его вывозили для суда в недалёкий от зоны посёлок на КПЗ – после бунта, то познакомился он с интересным человеком – Валя явно была не от мира сего в этом помещении потерянных судеб. Потом вместе они ехали на этапе – его везли после суда уже в колонию, а её на суд. Что-то очень родное показалось в ней ему. Вот ей и писал он сейчас, знал её домашний адрес – успела ему она сообщить в своей записке. Дверь этапной комнаты тихонько открылась. Вошёл, шнырь – длинный и худой в полинявшем зоновском костюме. - С тобой поговорить хочет смотрящий, - пояснил, шнырь – После отбоя я подойду. Заклеивая оба конверта, Туман попросил: - Письма эти в почтовый ящик брось. - Сделаю. Колония в полночный час особенно напомнила Тухану зоопарк – перегороженная на железные сектора, щёлкали открываемые замки, когда проходил Тухан и его сопровождающий в нужный сектор, как по мановению волшебной палочки. В спящем жилом помещении было тихо. Они прошли к крайнему проходняку. - Я покурю, в умывальнике, - сказал, шнырь и ушёл. - Присаживайся, - добродушно сказал седой высокий мужчина. - Хорошо, - зачем то сказал и Тухан. Принесли свежезаваренный чифир в закопчённом чифирбаке. В проходняке оказались ещё два незнакомых Тухану зэка. - Слышали мы о кипеше на вашей зоне, - сказал зэк, пригласивший Тухана – Люди погибли. Это плохо. Для нас зона – дом. Надо так его обустраивать, чтобы жилось в нём нормально. - Ситуация там вышла, прапора закосорезили, пришлось ответку давать, - немного помедлив, сказал Тухан. - Малява пришла и по кипишу, и по тебе лично. Претензий никаких! – мягко пояснил смотрящий. – Просто хотел на тебя посмотреть, на того, кто смог мужиков вывести. Тухан промолчал. Он старался сам забыть те минуты, и потому тяжело перевёл дыхание. - Поможем обустроиться здесь, всё по понятиям, - негромко сказал смотрящий, отпил два глотка чифира из стакана, и передал стакан Тухану, сидевшему рядом. 7 После Заполярной длинной, чёрной снежной зимы всякому солнцу будешь рад. И потому небесное тепло особенно радует зэка. Тухан улыбался вот этому свету над головой. Он стоял в локальном секторе. В руке его было письмо от Валентины – писала она, что уже дома. И так было хорошо Тухану от этого счастья, понятного ему до слёз, и такого недосягаемого, очень сказочного для него самого. 8 Над рабочей зоной, точно рёв невиданного древнего животного, пронеслась сирена, извещающая о конце смены. Из серых цехов на центральный плац стали выходить зэки, топча недавно выпавший снежок. Переговариваясь, они становились по своим бригадам, ожидая съема с работы. Прапорщики выходили на плац, проверяли бригады – по количеству зэков, и затем шли зэки к зданию санитарного пропускника, возвышающемуся в конце плаца, точно мавзолей, без окон. Внутри снимали зэки рабочую одежду в своих раздевалках, проходили мимо прапорщиков через «пищалки», оборудованные для выявления железных предметов, в ту часть санитарного пропускника, где находились душевые и раздевалки с чистой одеждой – в которой зэки были уже в жилой зоне. Эта монотонная процедура, впрочем, наоборот всегда радовала людей, знающих, что впереди отдых. Это, правда, что человек всегда может приспособиться к быту, и находить отраду и в глотке чифира, после трудного дня. У выхода с санитарного пропускника в локальном секторе зэки скапливались по группам и по команде сотрудников выходили уже в жилой зоне на центральный плац, оттуда шли по отрядам. - Что торопишься! Шаг укороти! – приказал Тухану рыжий коротконогий прапорщик. Тухан резко повернул в его сторону голову, точно его оглушила команда, и видимо взгляд у него был тяжёлым. Прапорщик очень внимательно посмотрел на невысокого зэка, точно что-то припоминая для себя лично, и уже спокойным голосом сказал: - Из строя не выходить! В жилом помещении Тухан сел на свою кровать в угловом проходе – дальнем от входа в отряд, стараясь успокоиться, прийти в себя, а в памяти была другая колония, и оскорбительный выкрик в его адрес, и его удар головой в лицо сотруднику в ответ. А дальше всё вставала в грозную картину – к нему кинулись другие сотрудники, а на помощь зэки, и кто-то из них бросился в локальный сектор, и вторая смена собирающаяся на развод морской волной хлынула на контрольную вахту, не останавливаемая уже командами сотрудников. Потом горел клуб. Потом были ряды огромных омоновцев, подминающие под себя массу людей в телогрейках, сломанные ограды секторов, вертолёт нависший над зоной, чей то плач, чей-то крик… Тухан обхватил руками голову, точно стараясь уйти от прошлого. 9 Весна на Севере поздняя, и обманчивая, как фортуна, с утра холод, к обеду пригреет низкое солнышко, точно подарит надежду, а к вечеру опять холод. В такие дни одиночество особенно владеет человеком за решёткой. Мучает его, как следователь своими вопросами арестованного. Покоя не несёт. Именно тёплое солнышко возвращает мысли к прошлому, к вольной жизни. Тухан как-то осунулся, крепко посаженная на его широких плечах голова всё как-то тянулась к груди, точно невидимый магнит тянул и тянул мысли арестанта. В один из разводов на работу подошёл к нему Дёготь – из соседнего отряда, зорко поглядев на зэка, сказал: - Не рановато стал думать, а? - В смысле? - О воле. Тут надо жить! Зайди ко мне в столярку, после развода, чифирнём, с братвой пообщаемся. - Что не зайти к уважаемому человеку, - спокойно ответил Тухан – Зайду. Дёготь был из тех краёв, где родился Тухан. Говорили о нём, как о человеке рисковом, игровом. Как-то быстро нашёл Тухан с ним общий язык. Стал играть в картишки, радовался удачам, и ухмылялся, когда не везло – и впрямь, как-то стало жить интереснее Тухану. 10 Из-за окна в жилое помещение отряда падал скудный свет от столба, ветер шевелил ветви дерева, одиноко стоявшего под окном, и тогда тень от дерева тоже шевелилась в проходняке, точно живая. Поначалу Тухану везло. Мопс покашливал, но только просил продолжать игру, потом решил увеличить ставку, и снова ему не везло. Подошёл к играющим Дёготь, подбодрил проигрывающего, приговаривая: - Карту выбрал он туза, да не так подрезал! Мопс то не сдаётся, молоток бродяга! Игра всё набирала азарт. Потом Мопс предложил пойти в ва-банк, на всю проигранную сумму, и выиграл. Тухан почувствовал, что в голове зашумело. Они продолжали игру, теперь уже проигрывал Тухан, а Мопс всё также просил увеличить ставку. Под утро Тухан здорово проиграл. - До конца месяца окончательная проплата, братишка, - мягко сказал Мопс, и его лысая круглая голова покачалась, точно подтверждая правильность сказанных им слов. Тухан вышел в ночной локальный сектор. Только теперь он реально начал понимать, сколько он проиграл, и как мало времени осталось, чтобы отдать карточный долг. 11 Он катился на санках. Гора была обледенелой, а внизу замороженная река отсвечивала кристально чистым льдом, и мчались неумолимо санки вниз.. Тухан проснулся, чувство страха пришедшее во сне было таким сильным, что это воспоминание то ли о детстве, то ли что-то иное помогло ему проснуться, сразу же сняло полночную дрёму с его сознания. Он лежал на постели и прислушивался, как волк в засаде слушает холодную землю, чувствуя приближающуюся добычу. Из проходняка Дёгтя слышался смех. И запашок браги разносился по спящему помещению, дух предательский и всепоглощающий. В последнее время Тухан стал сторониться Дёгтя, что-то подсказывало ему, что надо было теперь быть подальше от этого человека. - А здорово ты Мопс Тухана то развёл! – в тишине помещения эта фраза прозвучала для Тухана, как удар плетью. - Да он совсем лох, прокладки не чует, в картишки с ним играть одна радость, - пробубнил громко пьяным голосом Мопс. - Доиграешься Мопс, - сказал кто-то в проходняке. - Мухлёшь – дело тёмное. А может это сказал он сам – Тухан. Тухан в эти мгновения не чувствовал времени, не чувствовал ситуации, ушло чувство опасности, и стало легко. Он стоял возле проходняка Дёгтя, и зловеще улыбался. - А Тухан, проходи! – как-то даже устало сказал Дёготь. - Мне бы Мопса, на минуточку,- как-то загадочно произнёс Тухан, и чуть отодвинулся от кроватей, давая проход для человека. Мопс, почуяв неладное поглядел, куда-то вглубь проходняка, точно ища спасения. - Иди, иди, Мопс, побазарь, - покровительственно сказал Дёготь. Мопс вышел из проходняка, и тут же завалился обратно, брызгая кровью из разбитого лбом Тухана лица. - Беспредел! – крикнул вмиг осипшим голосом Дёготь. Полез куда то под одеяло, точно ища что-то, но Тухан не пощадил и его, ударив сбоку наотмашь Дёгтя в подбородок. Утром, в рабочей зоне, по мягкому снежку, выпавшему, как последнее напоминание о прошедшей зиме, ходили двое. - Тухан, до конца месяца долг отдашь. С общака поможем. Потом деньги загонишь в зону, как пояснил, - негромко сказал смотрящий. - Спасибо! - Что Мопс играет краплёными картами, вся зона знает. Это его в своё время Дёготь обучил. Они давно знакомы. Но раз тебя развели, это уже твой вопрос. - Понятно. Смотрящий ушёл, сгорбатившись. Покашливая в свой цех. Тухан тяжело перевёл дыхание, поглядел на низкое серое небо над головой – единственное, что сейчас как-то успокаивало. 12 В цеху монотонно били по железу огромные механические ножницы, ревели токарные станки, точно обиженные дети. Шумели пресса превращающие в своих формах куски липкой массы в нужные детали для промышленных вентиляторов, выпускаемых на этом заводе в зоне. Отвлечь от этого монотонного гула работы могло только что-то необычное. Этим необычным явилось появление Дёгтя, понуро глядящего на железный пол цеха. Иногда он останавливался, точно что-то додумывая, потом снова делал шаг-другой, точно исполнял какой-то замысловатый танец, подготовленный в глубине его затуманенного раздражением сознания. Вслед за худым Дёгтем, в цех вошёл коротконогий Мопс. За ним ещё два зэка из бригады, в которой работали Дёготь и Мопс. Они подошли к центру цеха, и затем спрятались за высокой стопкой стальных листов, притаились. Один из их компании подошёл к прессу, за которым работал Тухан. Что-то сказал ему. Тухан выключил пресс. Посмотрел на свежую форму, которую вытащил руками в рабочих рукавицах, потом бережно положил кругляк на пол, и пошёл вслед за зэком, пружинистой походкой. Оказавшись возле стальных листов, и увидев выскочившего Дёгтя и других зэков, бросился в угол цеха, подумав, что оттуда сможет улизнуть к двери цеха. Но его уже окружили в углу. В руках зэков были арматуры. Первый удар пришёлся Тухану в плечо, и он, охнув от боли, бросился на обидчиков, точно волк на заграждение из красных флажков, понимая, что врагов ему не осилить. И второй удар попал ему в голову. - Стоять! – грозно окликнул свору смотрящий. Он был один. - Сергеич, это мой базар! – яростно прошептал Дёготь. - Ты получил с него сейчас! - Я тоже хочу получить с него! – заорал Мопс, идя наперевес с арматурой к лежащему на полу Тухану. - Тебе получать не за что. Тухан медленно стал подниматься, крутя разбитой головой. Зэки ушли. Последним из цеха вышел смотрящий, отчего-то закашлявшись, точно ему в горло попал дым. 13 Палата белая – белая, и ещё спать хочется, то ли от тепла помещения, то ли от усталости, то ли от того, что прижала голову к своей груди милая медсестра из санчаcти, пока хирург зашивал разбитую голову. Тухан даже попытался улыбнуться в ответ на вопрос медсестры, больно ли ему. Больно. Но так ведь привык он уже к боли. Что не больнее этот шов всего остального, что рядом с ним в его жизни. - Как он? – это уже вопрос к хирургу. - Вскользь удар пришёлся. Повезло. За что его? …– спросил хирург. - Да кто их поймёт. У них свои разборки, - другой голос. К хирургическому столу подошёл низкорослый, румяный опер, блеснув золотыми зубами, хихикнул, потом спросил: - Кто тебя саданул? - Сам. - Ага, и так два раза. - Сказал, сам. - В изолятор бы тебя! Ну ладно, поправляйся. Успеется. 14 В палату вошли два прапорщика, один из них назвал фамилию Тухана. - Я, - вставая с кровати, сказал Тухан, предчувствуя что-то нехорошее. Он уже привык в людях в форме видеть причины своих несчаcтий. - В отряде вещи есть?… - Письма есть. - Давай в отряд, через полчаса, чтобы был на вахте. - А что случилось? - Много знать хочешь! – сказал один из прапорщиков. В жилом помещении его шнырь, сразу позвал в кабинет начальника отряда. Низенький лейтенант негромко сказал: - Бог помнит о тебе Тухан. Увозят тебя, вовремя. - На Север, так я уже на Севере, - пробубнил Тухан. - Указ вышел, отправляют зэков по месту совершения их преступлений. В родные края поедешь. - Ну что же, возле дома сидеть легче. - Тебе виднее. 15 Прошла ночь. Небо стало светать. Тухан лежал на верхней полке в отделении столыпинского вагона. Он был один. Уже давно позади колония. Вместо грустных сопок заметно изменился пейзаж, пробегающий за окном вагона. Весёлые перелески средней полосы радовали зэка. Перед отъездом он написал письмо Валентине, и с тоской делился, как они далеки друг от друга. И вот теперь с радостью он думал, как обрадуется девушка – он будет в одной с нею области, правда она дома, так как уже освободилась по амнистии, а он будет в колонии, но ведь можно уже приехать на краткосрочное свидание, да и родным будет поближе. Эти монотонные мысли были понятны, и хотелось побыстрее доехать до колонии. И хотелось как-то изменить свою жизнь к лучшему. У окна дремал солдатик конвойный, глядя на пробегающие дали. Шло время, неумолимо неся свои перемены в людские судьбы. 16 Автозак въехал на территорию тюрьмы. Послышались голоса охранников, чей-то смех. Тухану показалось, что этот смех человека в этой ситуации, в которой был он, измученный дорогой, напомнил о том, что иная жизнь совсем не связана с тем миром лишений, который окружает его, Тухана, и других арестантов. Открылась железная дверь автозака, привычная команда, и Тухан очутился на свежем воздухе. Тюрьма была старая. Огромные каменные корпуса угрюмо возвышались поодаль. В один из таких мрачных корпусов провели и Тухана. В камере, именуемой среди зэков отстойником, ибо здесь дожидались идущие по этапу очередного отрезка своего тяжёлого пути, было полно людей. И эта знакомая кутерьма сразу же все отвлечённые мысли, кроме настороженности и усталости, отодвинула от Тухана, как отодвигает с дорожки лопата свежевыпавший снег. - Нас на Север везут, - пояснил один из этапников, чернявый, высокий человек, ещё в вольной, помятой одежде – На зону. - А я оттуда еду, - улыбнулся Тухан – Ничего! Всё будет хорошо! 17 Было летнее утро. Ушла первая смена на работу, и в опустевшем жилом помещении стало непривычно тихо. Тухан вышел в умывальник, открыл кран с холодной водой, и омыл ею лицо. Всю ночь он не спал. Чифирил с приятелями. Что-то обсуждал. Принимал просьбы, которые надо было исполнить на воле. И ждал утро. Вызвали на контрольную вахту по селектору освобождающихся. Тухан вышел в локальный сектор, держа в руке пакет с письмами. Подождал возле железной двери. Вот звякнул открываемый с контрольной вахты замок на ней. Он пошёл по центральному плацу, не чуя ног своих. Дежурный по колонии, седой майор прочитал документы, вручил Тухану справку об освобождении, и негромко сказал: - Не возвращайся! - Хорошо. За КПП колонии была длинная дорога, по которой пошёл седой Тухан, не оглядываясь назад.