ЛУННАЯ СОНАТА мистика

ЛУННАЯ СОНАТА Заглянуть в глаза чёрту По дороге, одна за другой, мчались выхоленные машины, и лиц водителей почти не было видно, точно за рулём каждой из этих разноцветных машин сидели манекены. Клавдий Цезарь, так он себя звал наедине с собой, в бесконечной дуэли со своими навязчивыми мыслями, не зная зачем, провожал взглядом из под очков машину за машиной - они его злили. Много уже лет злили. Непонятно и ему самому было, почему – может от того, что этот проезжающий мимо него мир – равнодушный и непонятный ему – вселял в него ощущение бесконечности движения, над которым он был не властен. А Клавдий Цезарь был властен над судьбами людей – или так ему казалось, или нет. Он точно не мог ответить, может ли он владеть судьбами людей, как и любой колдун, не понимающий, откуда в нём сила – сила, превращающая его в руку невидимого возмездия, и та же сила, делающая его усталым и несчастливым человеком. Клавдий Цезарь – этот тихий человек, стоявший сейчас в одиночество посредине улицы, на тротуаре, не слишком радовался утреннему ветерку, не слишком наблюдал за окружающим миром, поглощённый каким- то своим хороводом мыслей… В небольшом неуютном кабинете на стуле сидел невысокий чернявый человек и исподлобья глядел на Цезаря, на его угрюмое, напряжённое, худое лицо, на внимательные его глаза, потом тихо сказал: - Вы же понимаете, что у вас такая судьба. - Я меняю чужие судьбы, - ответил негромко, и прокашлялся, вдруг, Клавдий Цезарь. Он, украдкой, оглядел человека, напротив него, на стуле. На таком же стуле сидел и он сам. На невзрачном стуле, и даже неудобном немного. - Я знаю, - как совсем об обычном деле, подтвердил собеседник Клавдия Цезаря – Я знаю, что это тяжело. Я и сам не думал, что доживу до того времени, что готов лечь в могилу, если только это не больно. Тяжёлое для нас время – много работы. Что-то человеческое, и даже участливое почувствовал в интонации голоса собеседника Клавдий Цезарь, и даже с какой-то жалостью он поглядел на собеседника, вдруг, а тот, точно очнувшись, сказал: - Такая наша работа, такая наша судьба. В кабинете в большом здании, было тихо. Они молчали, каждый думая видимо о своём. Клавдий Цезарь отвёл взгляд от белеющего старого компьютера, и вдруг увидел зрачки собеседника, суженные, как у дикого зверя – он подумал об этом, как об обычном деле – и не удивился, только прислушался к тишине, точно ища какой-то ответ. Но тишина молчала, как и положено тишине. Куратор Клавдию Цезарю вдруг показалось, что в кабинете они не вдвоём, будто чья-то тень нависла над ним самим, и над молчаливым его собеседником. - Чья я воля? – спросил Цезарь. Чёрт очень внимательно поглядел на него своим холодным взглядом привыкших, видимо, к любым вопросам глаз. - Ты не уверен в смысле происходящего? - Я не уверен в том, что происходящее естественно. - Ты хотел быть защищённым. Твои обиды…, - собеседник не стал смотреть на Клавдия – Ты был в прошлой своей жизни Цезарем. - Я знаю. - Ты мучаешься? - Я хочу понять своё предназначение! - Оно в изменении мира в угоду замыслу... - Замыслу! - Да. - Чья я воля! - Ты устал. - Я устал … В кабинет с улицы не проникал не единый звук. Это было точно запечатанное во времени пространство. - В той жизни ты повелевал. В этой жизни ты претерпел много несправедливостей, и понял, что такое боль, что такое бессилие, и вот тебе дано право исправлять людские судьбы негодяев, - чёрт говорил эти слова монотонным голосом преподавателя математики, привычно излагающего давно известные ему правила. - Почему я? - Пути людские неисповедимы. - Это не Божий промысел! - Людям не ведом промысел небесный, - мягко произнёс чёрт. И закашлялся. - Экология в этом городе ни к чёрту! – прокашлявшись, произнёс собеседник Цезаря. Он явно давал понять, что их встреча подходит к концу. Цезарь Туманное утро над пустыней с её желтоватыми барханами, с её навязчивым ветром, заставляющим кутаться в плащ, казалось, не давало секунды для размышления. - Вперёд! – выхватывая жезл легиона из колесницы, воскликнул Цезарь, и тут же дрогнули цепи одинаковых солдат, подтянутых, усталых солдат, повинуясь приказу. - Вперёд! – вновь повторил призыв Цезарь, и жезл его бросился, казалось вместе с его словом туда, где высились белые стены осаждённой крепости.… Конница римского войска уже мчалась вдоль длинной стены, из-за которой, точно туча навстречу людям бросилась стая стрел… - Вперёд! – в третий раз крикнул пересохшими от знойного ветра губами Цезарь. И строй пехоты лавиной пошёл на приступ… Уже солнце было в зените, когда пылающий город стал как будто его земным отражением. И в огне метались защитники, метались нападающие, особенно жаркая битва, была возле проломов стен крепости – сделанных римскими стенобитными машинами. Конница добивала выскочивших из-за стен защитников крепости. Цезарь, молча, глядел на происходящее. Гнев сделал его истуканом, он, молча, выслушивал доклады старших колонн, пробившихся в город. Он, молча, кивал седой головой без шлема, только мысленно отмечая про себя, кто из его близких военначальников уже не в этом мире. Цезарь привык к боли и победам. - Не щадить никого! – приказал Цезарь, и может впервые поглядел на солнце, сощурился от нестерпимого его огня, и как-то внутренне затих, затих только на миг, как затихает птица просыпаясь под утро, перед тем, как начать славить мир своими трелями, потом бледный седой Цезарь приказал: - Сжечь город! Капли дождя Выйдя из здания Клавдий Цезарь как-то безразлично поглядел куда то себе под ноги, точно ища что-то потерянное, и серый асфальт под ногами – однотонный и знакомый почему то до боли, вдруг, на секунду-другую дал какое то напоминание о той, другой жизни, точно где-то на генетическом уровне в его сегодняшнем теле открылась какая то клеточка иного мироздания, и он среди вот этого города, с потоком машин на дороге вдруг почувствовал жар пустыни… Клавдий даже, перевёл дыхание от неожиданности. Теперь живя жизнью маленького человека, перенося ежедневные тяготы, болея, страдая, как все, он вдруг стал понимать какие-то истины, недоступные ему там – в другой, прошлой жизни. И теперь ему было больно, и теперь он страдал, и теперь он был унижен не раз… Клавдий как-то осторожно сделал шаг по тротуару, точно боясь нарушить связь времён в своём сознании, и тут пошёл дождь, точно смывая начисто прошлый мир… Клавдий Цезарь торопливо съежился, точно воробей под дождём, охнул от неожиданной свежести природы, и вмиг забыв обо всём только кажется совсем недавно его тревожащим, поспешил к ближайшей станции метро. В круговерти людской он чувствовал себя винтиком общего движения, и на переходе на улице когда светофор привычно дал красный свет остановился Клавдий, точно замер на миг, в ожидании. Но вот зелёный свет на светофоре, и вместе с другими пошёл Клавдий через дорогу, и краем глаза только увидел чёрную машину, точно огромную крысу мчащуюся, несмотря на запрет на людей, идущих через дорогу, и он почти интуитивно понимая опасность захотел вдруг заслонить этих людей – и пошёл, куда то навстречу машине и она затормозила возле самых его ног, и затихла. Что-то заорал чернявый водитель, грубое и гортанное, глядя на неопрятно одетого низенького мужчину, что-то посоветовали водителю грубое люди, едва не попавшие под колёса его машины. И Клавдий, приходя в себя, побелевшими от страха губами прошептал зловещие слова наговора, обращённые к этой машине, к этому злому водителю, и пошёл дальше через дорогу без оглядки, понимая, что что-то сейчас в невидимой схеме судьбы этого человека в машине, перевернулось, что-то пошло не так… Град обречённый Солнце лениво скрылось за барханы, точно не в силах уже смотреть, как умирают люди в обречённом городе. На стенах среди оставшихся мужчин чернели одежды женщин, крутились вьюнами подростки, ошалевшие от крови и страха прижимались к холодным мертвецки стенам крепости дети. Раз за разом легион шёл на штурм, и раз за разом огонь со стен, тучи стрел делали этот путь легионеров усыпанный трупами. Горел город. Но стены оставались неприступными. - Ночью они уйдут в пустыню! - сказал негромко друг по походам Цезаря низенький полководец. - А разве они не заслужили жизнь! - резко ответил Цезарь, и прихрамывая ушёл в стоявший неподалёку шатёр. Утром крепость опустела. Пленных её защитников распяли вдоль дороги на больших крестах - визитной карточки Цезаря. Мимо этого скорбного страшного хоровода распятий уходил легион, скрипели нагруженные добычей телеги, ржали боевые арабские скакуны, не знающие усталости. Шли колонны измотанных боем легионеров. К ехавшему на низкорослом белом скакуне накрытом красной шёлковой тканью Цезарю подскочил разведчик, спешившись за десяток метров от военачальника, упал ниц. - Говори! - приказал Цезарь. - На дороге поймали странных людей, - отрапортовал разведчик - с виду пастухи, но говорят, как знахари. - Приведите их! - приказал Цезарь, и остановив коня, слез с него - тут же был поставлен стол с яствами для Цезаря. Привели троих уставших путников, с котомками. - Куда шли? - вопрошал Цезарь. - Зажглась Звезда, возвещающая, что в мир пришёл Сын Божий! - с трепетом в голосе произнёс седой в лохмотьях путник - один из троих - Мы несём ему дары... Цезарь молча слушал, понимая, что от одного движения его руки зависит жизнь этих оборванцев. - Пусть идут! Это не воины, - произнёс Цезарь. Волхвы шли по обочине дороги, не таясь солдат, шли мимо распятий с умирающими людьми, шли мимо распятого уничтоженного догорающего города - по известному им святому пути. Чашка кофе В кафе было не многолюдно, и потому Цезарь чувствовал себя спокойно. Кофе было ароматным - он любил вот такие минуты покоя, когда казалось, что весь мир отдыхает. По телевизору показывали какие то новости - мельком Цезарь увидел знакомую чёрную машину, едва не сбившую его на дорожном переходе. Говорил диктор о каком то лихаче угодившем в бетонные перекрытия возле ремонтируемого моста. Цезарь отпивал глоток за глотком кофе - ароматное и горячее и думал о чём-то своём, уже не обращая внимание на говорящий телевизор.