Я возьму сигареты, скрипку…
И скрипко,
с остервенением
по пролётам вдохновения
лестницей поднимусь на крышу.
Я слышу –
у меня в груди метроном,
словно гном
в колпаке артерий,
бьётся в зажиме слепых мистерий
о медные рудники души…
«Дыши…» –
говорю я себе с оскалом.
Но только багровые скалы
на изломе соседнего меридиана,
словно Диана,
пытаясь уйти от погони,
на пике агоний
бросаются к смерти…
У тверди
за спиной только эхо,
которое мехом
врастает в её поясницу…
Мне снится!
Глотая солёный ком,
смычком
как будто режу собственную гортань.
«Отстань!» –
но уже невозможно отстать…
Какая пьянящая стать
у луны!
Пять минут тишины
не спасут эту ночь,
но помочь
продлить бесконечную муку,
как руку,
в которой зажат пистолет,
хотя бы на несколько лет –
возможно…
Как ложно
всё то, для чего мне приходится жить!
И нить,
которая свяжет мои уста –
проста,
как до-мажор…
Стажёр
проведёт вас по коридорам галактик,
а мастер, как тактик
холодных войн,
поднимет вой
на Луну
и одну
за другой,
нервно покачивая ногой,
будет курить мои сигареты –
поэта,
который играет на скрипке картины Моне…
В вине
не больше жемчужен,
чем в сотне земных городов…
Ужин…
Готов…
На блюдце Луны
голубые слоны
под соусом карри!..
И карий
рассвет бороздит облака
пока
сверкающим плугом тепла,
но дотла
сгорела душа…
Не дыша,
я спускаюсь в пустую квартиру,
и миру
становится одиноко…
Боком
выходит моя тоска
в районе виска,
словно пуля из револьвера…
«Dum spiro, spero!..
Dum spiro, spero*!..» –
звучит в обнажённой комнате…
Помните:
каждое столетие моего бессмертия
стоило порванной смычком гортани! Я возьму сигареты, скрипку…
И скрипко,
с остервенением
по пролётам вдохновения
лестницей поднимусь на крышу.
Я слышу –
у меня в груди метроном,
словно гном
в колпаке артерий,
бьётся в зажиме слепых мистерий
о медные рудники души…
«Дыши…» –
говорю я себе с оскалом.
Но только багровые скалы
на изломе соседнего меридиана,
словно Диана,
пытаясь уйти от погони,
на пике агоний
бросаются к смерти…
У тверди
за спиной только эхо,
которое мехом
врастает в её поясницу…
Мне снится!
Глотая солёный ком,
смычком
как будто режу собственную гортань.
«Отстань!» –
но уже невозможно отстать…
Какая пьянящая стать
у луны!
Пять минут тишины
не спасут эту ночь,
но помочь
продлить бесконечную муку,
как руку,
в которой зажат пистолет,
хотя бы на несколько лет –
возможно…
Как ложно
всё то, для чего мне приходится жить!
И нить,
которая свяжет мои уста –
проста,
как до-мажор…
Стажёр
проведёт вас по коридорам галактик,
а мастер, как тактик
холодных войн,
поднимет вой
на Луну
и одну
за другой,
нервно покачивая ногой,
будет курить мои сигареты –
поэта,
который играет на скрипке картины Моне…
В вине
не больше жемчужен,
чем в сотне земных городов…
Ужин…
Готов…
На блюдце Луны
голубые слоны
под соусом карри!..
И карий
рассвет бороздит облака
пока
сверкающим плугом тепла,
но дотла
сгорела душа…
Не дыша,
я спускаюсь в пустую квартиру,
и миру
становится одиноко…
Боком
выходит моя тоска
в районе виска,
словно пуля из револьвера…
«Dum spiro, spero!..
Dum spiro, spero*!..» –
звучит в обнажённой комнате…
Помните:
каждое столетие моего бессмертия
стоило порванной смычком гортани!
*Dum spiro, spero! (лат.) - Пока дышу, надеюсь!
Сергей Немков
Ноябрь, 2005
