Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего.
В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков.
Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912.
Автор книги «Не спросишь серых журавлей».
Сиреневым туманом клевер плыл за летящей стрекозой
Дремоту трав и листьев вялость
с утра тревожили шмели,
три ласточки не зря метались -
грозу от дома увели.
И куст сирени тенью мерил
полуденный июльский зной,
сиреневым туманом клевер
плыл за летящей стрекозой.
Шмелей ромашки в юбках пышных
влекли уже издалека,
лежали облака на крыше
и грели белые бока.
Порхала бабочка-капустница,
не думал клён про листопад...
я верил - мне грехи отпустятся
за нежный благодарный взгляд.
Повелось - в конце весны одуванчики седеют
Прогоняют тень сосны
облака уже неделю,
повелось - в конце весны
одуванчики седеют.
Тополиная метель,
на прохладный день не сетуй,
с бабочкой мохнатый шмель
по дворам разносит лето.
Хорошо знакомы мне
в голосе печали нотки -
мотыльком сгорят в огне
девяносто дней коротких.
Голова вся в серебре,
у слезинки вкус солёный...
не печалься- в сентябре
золотом одарят клёны.
У ветерка - бессонница
Метели - дело прошлое,
а мы тепла всё ждём,
и мокнет клён взъерошенный
под сереньким дождем.
И к свету окон клонится
всю ночь сирени куст,
у ветерка - бессонница,
у нас на сердце грусть.
На ветке почка тужится -
рождение листвы,
и утром грач из лужицы
напьётся синевы.
Не раз весну встречали -
знакома маета...
стряхнём с души печали,
как капельки с зонта.
Пять берёзовых сердец
Палый лист подранком бьётся
и пытается взлететь,
дождь поймал на зорьке солнце
и опять закинул сеть.
Дай поцеловать ладони,
если нашей встрече рада,
пусть в тумане белом тонет
жёлтый парус листопада.
Прикоснётся веткой гибкой -
не ругай нескромность клёна -
вспомни с чувственной улыбкой
нас, безудержно влюблённых.
И не надо словом ранить,
что любви пришёл конец...
подними с травы на память
пять берёзовых сердец.
Первое золото листьев скоро намоют дожди
Оба устали от лжи,
оба - от горечи истин,
скоро намоют дожди
первое золото листьев.
Август, шмелями гудящий,
памятью станет садов,
яблоко битое слаще,
сорванных с ветки плодов.
Ветер в пустые скворешни
осени спрячет казну...
примешь душой повзрослевшей
снег и волос белизну.
Манит пчёл кудрявый клевер
Манит пчёл кудрявый клевер,
одуванчик свято верит -
седина его волос
от коротких летних гроз.
Ветерок пугает тени,
отцветает куст сирени,
бабочку к груди привлёк
синеглазый василёк.
Вспоминает подорожник
смех и след от босоножек,
на лугу гудят шмели -
две тропинки развели.
Соловей выводит трели...
мы на мир вдвоём смотрели
через крылья стрекозы
до восторженной слезы.
Воркует голубь о любви
Воркует голубь о любви,
и грач забыл про крошки хлеба,
и пьют из лужи воробьи
хмельное мартовское небо.
Распахнутые окна ловят
ветра и уличные звуки,
а ты напрасно ищешь в слове
то, что сказали наши руки.
И это повелось веками -
весна для грёз столь повод веский,
что утром вслед за облаками
лететь собрались занавески.
А память в прошлое уносит,
где на двоих нам только сорок...
и не гадай, что знает осень,
чем этот март так станет дорог.
Лови мгновения весны и прячь в свои цветные сны
Летит не снег, а яблонь цвет
в окно и в голубой рассвет,
а там, где серебро реки,
сгорают звёзды-мотыльки.
В такую рань ещё ты спишь,
а голуби, срываясь с крыш,
тревожат тишину двора,
листву и сонные ветра.
Проснёшься и прильнёшь к плечу,
не надо слов о чём молчу,
лови мгновения весны
и прячь в свои цветные сны.
Не насмотреться наяву
на зелень трав, на синеву...
а с майских яблонь белый цвет
летит на розовый рассвет.
У каждого дождя свой голос
Смотри в окно, ходи по дому,
а с ночи - время майских гроз,
и липнут мокрые подолы
к ногам молоденьких берёз.
В сердцах ругая эту морось,
забудешь про остывший чай,
у каждого дождя свой голос -
по ноткам грусти различай.
Озябла, сядь ко мне поближе,
не вечна грусть и серость дня,
и знает одуванчик рыжий,
что солнце - близкая родня.
Припрячем грусть в случайном слове,
смотреть на серый сумрак лень...
а к окнам - облаком лиловым -
плывёт цветущая сирень.
На дальний журавлиный крик
Прильнёшь к стеклу горячим лбом,
и помнить до скончанья лет -
ты в сарафане голубом
уходишь в розовый рассвет.
Уловит взгляд - на луже блик,
кленовых листьев намело,
напишешь песню в черновик,
а судьбы - сразу набело.
Берёза золото волос
распустит по худым по плечам,
пришедшие из летних грёз,
по осени несут печаль.
На дальний журавлиный крик
поднимет палый лист крыло...
не знаешь - рвёшь ты черновик
или что было набело.
Поржавевшую луну начищает март до блеска
Обещая, не дразни,
обними, скажи, что нужен,
облака до белизны
отмывает голубь в луже.
И костлявые кусты
из ручья напьются вдоволь,
пожалеешь - отпусти
и оставь мне сон бредовый.
В суету уходишь дня,
ничего не будет прежним,
переулочек меня
узелками веток держит.
На судьбу свалить вину
отыщу я довод веский...
поржавевшую луну
начищает март до блеска.
Мотыльками вдруг стали снежинки
Не смогла замести наши грёзы
той весной тополиная замять,
и на тоненьких ветках берёзы
узелки завязали на память.
Затихает январская вьюга,
на снегу - голубые прожилки,
и в пространстве фонарного круга
мотыльками вдруг стали снежинки.
И словами родившейся песни
твою душу я в сумраке трону...
а на голову тополя месяц
возложил золотую корону.
Осыпая соцветия, возрождается старая яблоня
Что-то сбудется, что-то не сбудется,
кто ругнёт за спиной, кто поклонится,
а судьба не тенистая улица -
не пройдёшь под гармонь до околицы.
Не напрасно душа хорохорится,
что ей в прядях полосочки инея,
и молитвой спасёт Богородица
от вечерней тоски и уныния.
Не горюй, что морщинами метили
нас года, что рука твоя дряблая...
по весне, осыпая соцветия,
возрождается старая яблоня.
