Миндаль

кто лелеет войну, кто — власть, кто — семью и дом, кто проходит свой путь пошагово — от и до, кто уже позабыл про карты и шёлк степей...

ну а мне сотню лет о древних событьях петь.

***

как заря занималась кровью, багряный всплеск, как шумели ветра, клонилась трава к земле — протрубили войну, и весть понеслась в дома, и позвали мужчин, и встали и стар, и мал. как летела с копыт коней золотая пыль, как никто не держался общей большой тропы — на окраине леса, в доме, всегда глухом, поднимался и крик, и плач, и безмерный холь. собирался отец из дома да на войну, но три дочери не пускают — к рукам всё льнут: не ходил бы ты, отче, ранен в бою и так, не вернёшься с войны — нам мыкаться по крестам.

и сказал он тогда: отдайте мне по цветку, если вдруг что случится — ниточку вам соткут, где найти-отыскать, и вас приведут ко мне.

и дочь старшая в сад спустилась, небес мрачней, и вернулась, отцу в ладонях отдав герань, и сказала — пусть алый цвет бережёт от ран. и спустилась теперь дочь средняя в дивный сад, и алоэ цветок расцвёл на груди отца, и сказала она — будь сильным, как этот цвет, и живи, как и он, без малого целый век. и потом вышла младшая и ушла в поля, и вернулась домой лишь с веточкой миндаля, отдала её молча, звука не издала.

всколыхнули ветра бессильно речную гладь, отдалялся от дома старого стук копыт, заметала простор степей неживая пыль.

а война продолжалась год, а потом ещё, и солдаты её совсем потеряли счёт — не считали ранений, дней, ни врагов, побед, только враг-то совсем, казалось, не ослабел. позабыл из них каждый, что же такое дом, и не знает никто, а как совладать с бедой. потеряли давно всю веру, но вот нельзя отступать, потому всё пушки в грязи скользят, всё разносится эхо выстрелов по степи и всё жаждет железо кровью траву кропить.

трижды ранен солдат, но как-то остался жив, и слова его стали острые, как ножи, и глаза его стали чёрные — порох, смерть, никому из врагов в такие глядеть не сметь. он ведёт свой отряд по лесу и по лугам, и преградою им — отвесные берега, не спуститься по ним никак, только обходить, широка река — и не видно, что впереди. отдохнуть перед долгим маршем присел отряд, отошёл вдруг солдат, ни слова не говоря. и достал он тряпицу с алым, как кровь, цветком, и у берега ямку вырыл неглубоко — как маяк засветились красные лепестки, и оставил солдат цветок у большой реки.

десять дней продолжался их непростой обход, и нигде ни тропинки ясной, земли сухой, только чаща лесная видится впереди. неспокойно солдату, сердце горит в груди. отошёл, как и прежде, тихо от остальных, отступил на опушку, к свету седой луны, из-за пазухи вынул тоненький стебелёк, и расцвёл на опушке узел — листы вразлёт.

выходили наутро, в мороке, хрустале.

окружили отряд на скалах, в скалистой мгле, лишь подумать успел — цвет белый, живи, расти, помоги дочерям однажды меня найти.

вот минуло сто лет, забыта давно война, и никто не скорбит по тамошним временам, здесь такое в привычку, что уж с них взять теперь. всё иначе уже на этой большой тропе.

на изломе реки раскинулся городок: во главе его — принц, совсем ещё молодой, его мать, говорят, живёт тут уже сто лет, чуть не до смерти предана этой она земле. даже замок стоит здесь, пусть он и небольшой, и народа среди негромкий идёт слушок: дескать, в замке внутри всё красное, словно кровь, и герани кусты в саду растут до ворот.

у дремучих лесов иначе живёт народ — им печали и грусть съедают давно нутро, не слыхать здесь ни смеха, песен, напевов флейт, город тих и угрюм, как неба свод в феврале.

на скалистых холмах никто не живёт с тех пор, только воет там ветер, яростный и слепой, гнёт он хрупкие ветки, словно художник кисть, облетают от ветра белые лепестки.

***

... аж заслушался, глянь-ка. ладно, всё это миф, а все мифы слагались просто как мы людьми; так что верить, ли, нет — тебе одному решать.

хорошо, что пришёл на ярмарку: каждый шаг здесь сулит тебе либо праздник, либо беду, без всего отсюда точненько не уйдут. я секрет расскажу, но ты никому ни-ни — и монетку ещё подкинь-ка на сувенир: вон старушка сидит, смотри же во все глаза, будет в старости лет что детям своим сказать. нету дома у ней ни здесь и ни где ещё, я искал, другие — числу потеряли счёт. но выходит она с утра торговать сюда, каждый день здесь сидит, и в сумке её — миндаль. если купишь пригоршню — даст тебе ещё нить, если две — улыбнётся, бусиной одарит. если купишь мешок, в него не посмей смотреть, донеси весь домой, да чтобы закат горел.

и когда с краю неба огненный льётся дождь,

развяжи-ка мешок — ветвь белых цветов найдёшь.