боженька, у вас развязался шнурок, а еще вы совсем доигрались.
боженька, из вас не выходит Бог. вы не мученик, скорее страдалец.
хмурите брови, кричите панк-рок, держите поднятым средний палец.
на небе про вас «он многое мог», настоящие боги шептались.
и вы поете, голову вверх задрав так, что смотреть больно,
расталкиваете, кто бы ни подходил, в пьяном и глупом танце.
они же – отвратные – восхищаются птицами, вы – молью.
вы – оголенный провод, у них при ходьбе шумит панцирь.
я хожу в магазин только ночью и только за сигаретами,
потому что с годами – как ни старалась – хитином не обросла.
теперь я в кучке с дураками – не мошенниками – но отпетыми,
мы делаем все не так, и на нас всегда не хватает зла.
так и сошлись. теперь боженька сидит в моей квартире,
думаем, где прятаться, когда небо выплюнет солнце.
он говорит, что из всех молитв лучшие у Земфиры,
напиваемся от избытка эмоций и молимся.
мы переходим на «ты», дарим друг другу сирень и ромашки.
вино делаешь из воды, ставишь на стол чудесную полторашку.
убеждаешь, что за окном предатели и скоты, и пляшешь,
и уходишь, оставляешь цветы. и не записочку даже.
цветы завяли, и Земфира допела куплет. мой Бог – эгоист,
память стирает ответ на вопрос «ты был?». зубами в кисть.
снизойди до меня, на кухне потуши свет, и в квартире моей появись,
потому что чем дольше тебя нет, тем больше я атеист.
