Sermo vulgaris (Неотправленное письмо – 4)

(Неотправленное письмо-4)

«Долгие годы писал я стихи и прозу,

Что ностальгия приводит порой к циррозу,

Что меж идущих на смерть кораблей Гомера

Пену сбивает с волны и моя триера,

Что, преисполнен отвагой, иду на Трою,

Как подобает... лирическому герою.

Строчки бегут с моего корабля, и сразу

Недослова превращаются в недофразы:

«Стало привычным, что в горле наутро сухо,

Жизнь такова, что понравится только мухам…

Видимо, мне никогда не достичь имаго,

Стало быть, время заречься марать бумагу…»

Я божился любимой – отныне не тревожить на кичке сарынь, не писать ей стихи на латыни, потому что вульгарна латынь, не делить на чужое и наше, не показывать кузькину мать, но такие заваривал каши, что и Гурьеву не расхлебать. Ведь в пределах моей Ойкумены происходит сплошной кавардак. Я хотел, чтоб приснилась Елена – мне приснился матрос Железняк. Подбирая нелепые фразы, безуспешно слова теребя, я хотел объясниться – и разом потерял и её, и себя…

«Наша любовь – это салочки, прятки, жмурки,

Сказка, в которой всегда не по сивке бурка,

Нечто размытое. Бред. Пустота. Химера,

Всё затянувшая чем-то безумно серым –

То ли тоской по заоблачным горним высям,

То ли золой неотправленных мною писем».