Дым сгорающих Афин
За две тысячи лет до нашей эры,
Я пытался существовать одинокой молекулой.
По канализационной вони, плыли гондольеры,
И не чувствовал себя человеком я.
Выплюнув из рта остатки противной воды,
Я взял в руки лук и мешок наполненный стрелами,
Но чудовища люди, чувствуют запах еды,
Хоть и при обстоятельствах перестают быть смелыми.
На тысячах телах умалишенных воздвигнут храм,
В котором почитают убийство детей и войны,
Души засохших мониторов, предадут волнам,
Что бы хоть где-то, они были спокойны,
Тысячи цифровых могил, размывают моря столпы,
Среди них можно даже найти отражение человека,
Но что если, все эти цифры – ты,
Хоть и не хочешь верить в это,
Не хочешь верить в это, как в богов,
Смотря популистические комедии для молодёжи,
Но ты ведь тоже, кладёшь деньги в Парфенон,
Хоть и лезешь ради их заработка из кожи.
Твою церковь тоже когда-то разрушат с жесткостью,
Построив там прибыльный рынок и кабаки,
Ты не будешь обделён черствостью ,
Когда от святыни останутся только угли.
Какая бы жрица не превращала места в святыню,
Она всё равно падёт на колени перед грешником,
Совокуплением губ, чувствуя холодную пустыню,
Ощущаю себя до изобретения шахмат - пешкою.
Дохожу пешком, очи затмевает смуглым дым,
На утро печаль, мои глазницы оживит таблетка.
«А ведь он был другим,
Когда на нём не сидела клетка.»
Печатель
Other author posts
Беседа с поэтом романтики
Привет, Сергей, с тобой не виделись давно. Присаживайся, выпьем по немногу. Ты жил в чёрно-белое кино, Идущий парень с самим собой лишь в ногу.
Фиолетовая ночь
Ты так прекрасна в лунном свете, Так, близко но в тоже, время далеко. С тобою, в печальном мы дуэте, Я знаю, держать слёзы не легко.
Это могли быть мы с тобой
Это могли быть мы с тобой, Но меня забыли на выезде, Поставили в безликий строй, Обвинили в искренней лживости. Срываясь бегом с места,
Чёрствый снег
И этот новый год я справил один, Окутывающий зимний холод, алкоголь, аморфное тело, Тонущий якорь в море льдин, А люди мимо пройдут, им до меня какое дело? Пройдешь и ты в эту зимнюю пору,