Аккуратно, старательно, ровно я букву за буквой пишу,
Марки клею на белый конверт, на котором мой адрес – «домой»;
На вид верно в нём всё; улыбнувшись, его я хватаю и рву:
Не о том и не честно, совсем не туда и не тем, ведь для них я чужой.
Надо честно и прямо, и чувства и мысли не прятать:
Я скучаю. Мне плохо и страшно. Устал улыбаться
Непомерно красивой реальности-жизни вокруг, в одиночестве ждать страшной даты,
Каждый день, каждый миг представляя себе, как могли бы с тобой вместе всем восхищаться.
Но тебя рядом нет – и меня снова тянет вернуться к тебе,
В лихорадку безумную – сны, что полны и любви, и надежды,
Сны, что снились тебе, пока рак изъедал изнутри твой хребет;
Где погибший в утробе повешенной мною невесты ребёнок и жив, и здоров, и внимательно слушает наши беседы.
Где скворца подобрали, поправили клюв и крыло, и теперь он доволен, и сыт, и согрет;
Где упорством и верой смогли победить мы с тобой наши беды.
Но рванул я рукою случайно бумагу – сам знаю, тому не бывать.
Ничего – у меня, без сомнения, хватит конвертов и даже бумаги:
Назову всё, опять же, банально я – «Письма домой». Кому как, а вот мне уж давно наплевать,
С кем, когда, почему, что случилось – то был ли я иль кто другой; пусть секрет незнакомого мне бедолаги
Отзовётся на строки мои как на зов, как на клич, что нельзя одному горевать;
Пусть другие талдычат, что вся наша боль – чепуха, когда сами они только рады залезть в бесполезные дрязги –
Вроде живы, здоровы, всё можно исправить и можно простить – но им надо кричать, воевать.
Их оставим – пусть сами в болоте утонут. Тянуть их из топи и вол занеможет,
Против воли тянуть их из дома родного – кому и зачем?
Оплюют, осмеют и обратно залезут – себе же дороже;
Пусть сидят себе, взор повернув к мириадам капризов своих и проблем.
Не могу я уйти до сих пор из темницы своей, обречённый
Скрип натянутой слышать верёвки, на труп обездвиженный с болью смотреть.
Я не знаю, хочу ли куда-то идти. Путь мой кажется мне завершённым,
Хорошо мне с любимой безмолвие мёртвое слушать, недвижно сидеть.
Чистота, прямота и до боли знакомая честность,
Закалённые в жаре предсмертном, страданиях, муках, отчаяньи –
Вот что кажется мне близким, истинным и интересным.
Пусть и редко живут в меру долго такие – их дни больше таянье,
Чем лихая, раздольная жизнь без оков, где предел – горизонта окрестность.
Они держат в руках свою шею, на стол положив криво таймер,
И находят ремень по размеру для ручки двери, батареи.
И всё дело не в том, что сейчас тяжело или больно чуть-чуть временами,
Дело в том, что вся жизнь – как экскурсия в выцветшей годы назад галерее,
Будто моноспектакль в компании вырезок по наспех сделанной кальке, что под номерами
Выдают свои реплики, что в тысячный раз уже в зале звучат; что не могут ответить, коль скажешь ты что попрямее.
Хорошо, когда кто-то со мною садится к стене,
Молча слушаем призраки разных, до боли ценимых моментов.
Пусть мы разное слышим – кому вообще надо, чтоб было точней?
Для меня лишь то важно, что поняты буквы в обёртке конверта,
Что сижу не один и что жизнь для двоих нас вдруг стала честней и острей.
Стало легче мне, и, я надеюсь, другой тоже будет компанией скромной согретым.
С кем, когда, почему, что случилось – потом; а сейчас мы уж дома, в неведомом месте, в котором чужой оказался родного родней.
10/01/2020
