Обучили царевича оружие держать в руках,
Крепко в седле сидеть, сходиться на кулачках.
Принял Иван боевое крещение и, между прочим,
Слово сдержал, отъезд ни на день не отсрочил.
В ночь пред отъездом отец, на цыпочках, к сыну,
Палец — ко рту, ведёт к потайному овину.
В отсветах факела — серый, да в яблоках, конь,
Прядет ушами, в глазищах лиловых огонь.
Холит коня царь, мякушек хлебный даёт
— Лелюшка! Лель! Настало, знать, время твоё.
Глянь-ка, сынок, какой жеребушка славный,
Резв и вынослив, послужит верно и справно. —
Погладил коня царевич по шёлковой гриве,
Признал его Лель, заржал, заластился игриво.
Отец сыну шепчет. — А еже ль нужда случится,
Крикни: «Свободен!» — Лель полетит, как птица.
Только учти, животину не больно насилуй,
Конь всё ж не птица, долго парить не в силах. —
У стойла — колода-сундук, медью окован зелёной.
Отперт пудовый замок, булат засверкал точёный.
— Вот тебе меч-остросек, наречённый Сектым.
Режет, как масло, что хошь, осторожнее с им.
Даров окромя, тебе отряжаю дружину. —
Чуть свет простились родители с сыном, стоя у тына.
Дюжина молодцев, тронув рысцою неспешной,
Тая в тумане, слилися с цветущей черешней.
***
Посветлу скачут, потемну — роздых и сон,
Вот уж за спинами — засека; царский кордон.
Сёла чужие, дворы постоялые; щи, да солянки,
В молодцев статных стреляют глазами селянки.
Нет у Ивана с дружиной в одежде различий,
Путником скромным, зрит он в избытке обличий.
Но сердце ровненько стучит от обличий обзора.
Скачут-поскачут, въезжают в Сапунову гору.
Змейкой, тропа между глыб, расщелин и кряжей
— Глянь-ка! Пещера! В ней дева зазывно машет. —
Спешились все, ко входу взобрались по круче.
— Здравствуй, краса! Случилось что? — хором могучим.
— Мир вам, проезжие! Нет, ничего не случилось.
Будьте откушать добры! Сделайте милость! —
Дева пещерная, взор устремив на Ивана,
Плавно заводит назад рукав сарафана.
Охнули странники разом. — Батюшки святы! —
Звёздами в сводах — сапфиры, рубины, агаты.
Стол малахитовый, медью сверкает посуда,
Горный хрусталь искрится на гранях сосудов.
— Будьте, как дома, садитесь любезные гости.
Плата? Сочтёмся…потом…ах, бросьте вы, бросьте.
Дева — стола во главе, садит царевича рядом,
Витязей бравых обводит ласковым взглядом.
— Рада гостям дорогим хозяйка Инанна.
Сдвинем же чаши за царского сына Ивана! —
Иван в изумлении. — Откуда ты знаешь меня?!
— Выпей, открою. Мы же, отчасти, ровня. —
Только до дна осушили все винные чаши,
Грохот обвала снаружи послышался страшный.
Глыбами тяжкими наглухо вход завалило,
Пыли — волна, кромешная тьма наступила.
Стихло; откашлялись; видят, звёзды на сводах,
Мерно, спиралью, ниже и ниже к ним сходят.
Отсветом, контур Инанны они повторили,
Маревом красно-зелёным лицо подсветили.
Ахнули! — Это ж не звёзды! не побрякушки! —
Красным — глаза злобных гномов, зелёным — гнилушки.
Голос надменный. — Дом ваш отныне — подземная эта палата.
Счесться хотели? Долгая ждёт вас расплата.
Больно охочи до руд и каменьев стали людишки,
В гору, как в сыр, вгрызаются крысы-воришки.
Сто лет служить вам на совесть горной царевне,
Жизни лишая охотников кладезей древних.
Срок сей отслужите, люд застращав, отпущу.
Своих сокровищ, сколь унесёте, вам отпущу.
Ратью подземной станете все, кроме Ивана.
На тебя, мой дружок, у Инанны иные планы.
Молод, статен, красив, — души уж в тебе я не чаю.
Дух подземелья Маммон нас сей час обвенчает.
Полно в царевнах ходить, буду горы — царица! —
Смехом наполнились гулкие своды гробницы…
— Стражу и мужа, зараз? Шустрая больно.
Так-то ты к званым гостям? Хватит! Довольно! —
Отсвет багряный мелькнул у всех меж глазниц.
— Сектым-остросек!! — гномы попадали ниц.
Каменный склеп разрезал клинок, словно масло,
Солнце явилось туда, где недавно угасло.
Молодцы, цепью — в узкое жерло проёма,
Крайних кусали за икры злобные гномы.
***
Вниз, по отвалам; нету за ними погони,
Ржанием встречали хозяев добрые кони.
