Как-то раз мы с классом пришли в театр.
То есть не сразу пришли.
Сначала мы целый месяц деньги собирали на билеты.
Собирали-собирали, наконец, несмотря ни на что, все-таки собрали.
Как наши родители ни ругались.
Особенно мои.
Мол, нечего деньги на всякие театры тратить, ничего там хорошего не покажут…
И вот пришли мы в театр.
А в театре народу видимо-невидимо!
Скорее – невидимо, чем видимо.
Потому что – мало народу.
Кроме нашего класса никого и нет.
Всего два ряда занято.
Остальные тридцать три свободно.
Расселись мы согласно купленным билетам и стали ждать, когда спектакль начнется.
Ждем-ждем, а он все не начинается.
Мы, конечно, шуметь начали.
Беседовать на разные интересные темы.
Жвачками друг в друга кидаться.
Учительница наша,
Любовь Викторовна, говорит:
- Сидите тихо.
Кто будет буянить – тому двойку по поведению поставлю.
Я спрашиваю:
- А как не буянить, если делать нечего?
Учительница объясняет:
- Наберитесь терпения.
Спектакль по правилам начинается только после третьего звонка.
Я говорю:
- В школе, значит, сразу после первого звонка надо на урок бежать, а в театре артисты только после третьего звонка играть начинают?
Ишь какие!
Несправедливо!
Учительница отвечает:
- Я тебе,
Шпилькин, прямо сейчас два поставлю.
Что ты привязался к артистам?
В театре свои правила, а в школе свои.
Тебе хоть десять звонков дай, всё равно на урок не затащишь!
В общем, просигналил наконец третий звонок, выходит на сцену какая-то маленькая тетенька.
Мы обрадовались и громко зааплодировали.
- Здравствуйте, дорогие ребята! – говорит тетенька.
- Здра-а-а-а-сть! – отвечаем мы.
Тётенька расстроилась:
- Что-то тихо вы кричите.
Наверное, мало каши с утра ели?
Я говорю:
- Знаете, тётенька, мы вообще каши с утра не ели!
Лично я тарелку борща навернул.
Любовь Викторовна сделала страшное лицо.
Но я не испугался.
- Тарелку борща? – смеется тётенька на сцене. – Кто же с утра борщ ест?
- А что тут такого?
Мы всегда борщ по утрам едим, – отвечаю. – Только я его компотом запиваю, а папа – чаем.
Пока мама не видит…
Любовь Викторовна сделала лицо ещё страшнее прежнего.
Но я всё равно не испугался.
Тётенька на сцене на секунду задумалась, а потом продолжила:
- Ребята, а вы знаете, куда вы пришли? – спрашивает нас.
Мы удивились: что она, с ума сошла?
Мы, хоть и во втором классе учимся, но не совсем же дураки.
Понимаем, что в театр пришли, а не в баню.
Я говорю:
- Тётя, мы на ваш театр целый месяц деньги собирали.
Представляете, как тяжело было родителей уговаривать?
И после этого вы думаете, что мы не знаем, куда пришли?
Любовь Викторовна как зашипит на меня:
- Шпилькин, замолчи!
Но маленькая тётенька как будто бы не обиделась.
Привыкла, наверное, ко всякому.
- Да, детки, совершенно верно, - говорит. – Вы пришли в театр.
А вы знаете, как нужно вести себя в театре?
- Не-е-ет! – отвечаем мы.
- Может, в театре надо на люстрах качаться или со сцены солдатиком прыгать?
Это мы быстро, нам только скажи! – кричу я тётеньке.
Любовь Викторовна показала мне кулак.
- В театре, - улыбается тетенька, - надо вести себя тихо.
- Ну вот!.. – расстроился я.
Учительница показала мне два кулака.
- Да, - вздохнула тётенька, - очень тихо, чтобы не сбивать артистов.
Они и без вас собьются… Ой, то есть, я хотела сказать: артисты – они будут показывать вам сказку.
А если вы станете шуметь, сказка испугается и убежит.
М-да.
А теперь – приготовьте ладошки, и давайте поаплодируем нашим замечательным артистам!
Я говорю:
- Зачем же я им аплодировать буду?
Они ж ещё не вышли!
- Шпилькин, ещё одно слово – и завтра в школу с родителями! – скрежещет Любовь Викторовна и показывает мне три кулака.
Но та маленькая тётенька на сцене опять улыбнулась и говорит:
- В театре так полагается: свет выключается, занавес открывается, и – звучат аплодисменты.
Понятно?
Правила такие.
- Не разбери поймёшь что! - кричу я. - Ещё сказка не началась, а уже куча правил.
Несправедливо!
- Шпилькин!!! - возопила Любовь Викторовна.
Но я не успел ей ничего ответить, потому что в зале резко погас свет и мы все от неожиданности сказали:
Ой!».
А потом стали аплодировать.
А потом заиграла медленная, красивая музыка, свет постепенно стал включаться.
И мы увидели, что той первой, маленькой тетеньки на сцене больше нет.
А есть длинное помятое небо и дерево из проволоки.
А потом на сцену вышла другая тётенька – очень большая и в маске зайца.
- Уж я зайчик, побегайчик, серенький да маленький.
Потерял я, бедный зайчик, где-то свои валенки… - примерно так сказала эта очень большая тетенька хриплым голосом, а потом закашлялась.
Мне стало её жалко, и я крикнул:
- Тётя, не болейте, пожалуйста!
У вас, наверное, температура высокая?
Бред начался?
Потому что – какой же Вы зайчик?
Вы скорее бегемотик, который зайчика съел.
И валенками закусил.
Все засмеялись, а Любовь Викторовна вдруг схватила меня в охапку и выволокла из зала.
- Сиди, - говорит, - в фойе, невоспитанный человек, и жди нас!
Ну, я подождал полчасика.
Потом наши выходят.
Я у Пашки Шишкина спрашиваю:
- Ну как тебе?
Понравилось?
А Пашка говорит:
- Еще бы!
Очень интересный спектакль, зря ты не остался!
Ну, я спорить не стал.
Может, и правда интересный,
Может, я чего-то в жизни не понимаю…
Рассказал вечером родителям обо всём, что со мной в театре случилось, и про то, что их в школу завтра вызывают, а они и говорят:
- Ну вот, а мы предупреждали, что ничего хорошего от этих театров не бывает!
Одни проблемы…
