Когда мы сели обедать, я сказал:
– А я сегодня в гости пойду.
К Мишке.
На день рождения.
– Ну да? – сказал папа. – Сколько же ему стукнуло?
– Восемь, – ответил я. – Ему восемь лет, папа, стукнуло.
Теперь девятый год пошел.
– Как бежит время, – вздохнула мама. – Давно ли он лежал на подоконнике в ящике от комода, а вот пожалуйте, уже восемь лет!
– Ну что ж, – разрешил папа, – сходи, поздравь юбиляра.
Ну-ка, расскажи, а что ты подаришь своему дружку в этот памятный день?
– Есть подарочек, – сказал я, – Мишка, будь здоров, обрадуется…
– Что же именно? – спросила мама.
– Гусиное горло! – сказал я. – Сегодня Вера Сергеевна гуся потрошила, и я у нее выпросил гусиное горло, чтобы Мишке подарить.
– Покажи, – сказал папа.
Я вытащил из кармана гусиное горло.
Оно было уже вымытое, очищенное, прямо загляденье, но оно было еще сыроватое, недосушенное, и мама вскочила и закричала:
– Убери сейчас же эту мерзость!
Ужас!
А папа сказал:
– А зачем оно нужно?
И почему оно скользкое?
– Оно еще сырое.
А я его высушу как следует и сверну в колечко.
Видишь?
Вот так.
Я показал папе.
Он смотрел внимательно.
– Видишь? – говорил я. – Узкую горловину я всуну в широкую, брошу туда горошинок штук пять, оно когда высохнет, знаешь как будет греметь!
Первый сорт!
Папа улыбнулся:
– Ничего себе подарочек… Ну-ну!
А я сказал:
– Не беспокойся.
Мишке оно понравится.
Я его знаю.
Но папа встал и подошел к вешалке.
Он там порылся и карманах.
– На-ка, – он протянул мне монетки, – вот тебе немного деньжат.
Купи Мишке конфет.
А это от меня добавка. – И папа отвинтил от своего пиджака чудесный голубой значок
Спутник».
Я сказал:
– Ура!
Мишка будет на седьмом небе.
У него теперь от меня целых три подарка.
Значок, конфеты и гусиное горло.
Это всякий бы обрадовался!
Я взял гусиное горло и положил его на батарею досушиваться.
Мама сказала:
– Вымой руки и ешь!
И мы стали дальше обедать, и я ел рассольник и потихоньку стонал от удовольствия.
И вдруг мама положила ложку и сказала ни с того ни с сего:
– Прямо не знаю, пускать его в гости или нет?
Вот тебе раз!
Гром среди ясного неба!
Я сказал:
– А почему?
И папа тоже:
– В чем дело-то?
– Он нас там опозорит.
Он совершенно не умеет есть.
Стонет, хлебает, везет… Кошмар!
– Ничего, – сказал я. – Мишка тоже стонет, еще лучше меня.
– Это не оправдание, – нахмурился папа. – Нужно есть прилично.
Мало тебя учили?
– Значит, мало, – сказала мама.
– Ничему не учили, – сказал я. – Я ем как бог на душу положит.
И ничего.
Довольно здорово получается.
А чему тут учить-то?
– Нужно знать правила, – сказал папа строго. – Ты знаешь?
Нет.
А вот они: когда ешь, не чавкай, не причмокивай, не дуй на еду, не стони от удовольствия и вообще не издавай никаких звуков при еде.
– А я не издаю!
Что, издаю, что ли?
– И никогда не ешь перед обедом хлеб с горчицей! – воскликнула мама.
Папа ужасно покраснел.
Еще бы!
Он недавно съел перед обедом, наверное, целое кило хлеба с горчицей.
Когда мама принесла суп, оказалось, что у нее уже нет хлеба, папа весь съел, и мне пришлось бежать в булочную за новым.
Вот он теперь и покраснел, но промолчал.
А мама продолжала на него смотреть и все говорила беспощадным голосом.
Она говорила как будто бы мне, но папе от этого было не по себе.
И мне тоже.
Мама столько наговорила, что я просто ужаснулся.
Как же теперь жить?
Того нельзя, этого нельзя!
– Не роняй вилку на пол, – говорила мама. – А если уронил, сиди спокойно, не становись на четвереньки, не ныряй под стол и не ползай там полчаса.
Не барабань пальцами по столу, не свисти, не пой!
Не хохочи за столом!
Не ешь рыбу ножом, тем более, если ты в гостях.
– А это вовсе не рыба была, – сказал папа, и лицо у него стало какое-то виноватое, – это были обыкновенные голубцы.
– Тем более. – Мама была неумолима. – Еще чего придумали, голубцы – ножом!
Ни голубцы, ни яичницу не едят ножом!
Это закон!
Я ужасно удивился:
– А как же голубцы есть без ножа?
Мама сказала:
– А так же, как и котлеты.
Вилочкой, и все.
– Так ведь останется же на тарелке!
Как быть?
Мама сказала:
– Ну и пусть останется!
– Так ведь жалко же! – взмолился я. – Я, может быть, еще не наелся, а тут осталось… Нужно доесть!
Папа сказал:
– Ну, доедай, чего там!
Я сказал:
– Вот спасибо.
Потом я вспомнил еще одну важную вещь:
– А подливу?
Мама обернулась ко мне.
– Что подливу? – спросила она.
– Вылизать… – сказал я.
У мамы брови подскочили до самой прически.
Она стукнула пальцем по столу:
– Не сметь вылизывать!
Я понял, что надо спасаться.
– Что ты, мама?
Я знаю, что вылизывать языком нельзя!
Что я, собачонка, что ли!
Я, мама, вылизывать никогда не буду, особенно при ком-нибудь.
Я тебя спрашиваю: а вымазать?
Хлебом?
– Нельзя! – сказала мама.
– Так я же не пальцем!
Я хлебом!
Мякишем!
– Отвяжись, – крикнула мама, – тебе говорят!
И у нее сделались зеленые глаза.
Как крыжовник.
И я подумал: ну ее, эту подливку, не буду я ее ни вылизывать, ни вымазывать, если мама из-за этого так расстраивается.
Я сказал:
– Ну ладно, мама.
Я не буду.
Пусть пропадает.
– А вот, кстати, – сказал папа, я серьезно хочу тебя спросить…
– Спрашивай, – сказала мама, – ты ведь еще хуже маленького.
– Нет, верно, – продолжал папа, – у нас, знаешь, иногда банкеты бывают, всякие там торжества… Так вот: ничего, если я иногда захвачу что-нибудь с собой?
Ну, яблочко там или апельсин…
– Не сходи с ума! – сказала мама.
– Да почему же? – спросил папа.
– А потому, что сегодня ты унес яблоко с собою, а завтра начнешь винегрет в боковой карман запихивать!
– Да, – сказал папа и поглядел в потолок, – да, некоторые очень хорошо знают правила хорошего тона!
Прямо профессора!
Куда там!..
А как ты думаешь,
Дениска, – папа взял меня за плечо и повернул к себе, – как ты думаешь, – он даже повысил голос, – если у тебя собрались гости и вдруг один надумал уходить… Как ты думаешь, должна хозяйка дома провожать его до дверей и стоять с ним в коридоре чуть не двадцать минут?
Я не знал, что ответить папе.
Его это, видимо, очень интересовало, потому что он крепко сжал мое плечо, даже больно стало.
Но я не знал, что ему ответить.
А мама, наверно, знала, потому что она сказала:
– Если я его проводила, значит, так было нужно.
Чем больше внимания гостям, тем, безусловно, лучше.
Тут папа вдруг рассмеялся.
Как из песни про блоху:
– Ха-ха-ха-ха-ха!
Ха-ха-ха-ха-ха!
А я думаю, что он не умрет, если она не проводит его!
Ха-ха-ха-ха-ха!
Папа вдруг взъерошил волосы и стал ходить туда-сюда по комнате, как лев по клетке.
И глаза у него все время вращались.
Теперь он смеялся с каким-то рывком:
Ха-ха!
Ррр!
Ха-ха!
Рр!» Глядя на него, я тоже расхохотался:
– Конечно, не умрет!
Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Тут случилось чудо.
Мама встала, взяла со стола чашку, вышла на середку комнаты и аккуратно бросила эту чашку об пол.
Чашка разлетелась на тысячу кусочков.
Я сказал:
– Ты что, мама?
Ты это зачем?
А папа сказал:
– Ничего, ничего.
Это к счастью!
Ну, давай,
Дениска, собирайся.
Иди к Мишке, а то опоздаешь!
Иди и не ешь рыбу ножом, не позорь фамилию!
Я собрал свои подарки и пошел к Мишке.
И мы там веселились вовсю.
Мы подскакивали на диване чуть не до потолка.
Мишка даже стал лиловый от этого подскакивания.
А фамилию нашу я не опозорил, потому что угощенье было не обед или ужин, а лимонад и конфеты.
Мы поели все конфеты, какие были, и даже ту коробочку съели, что я Мишке принес в подарок.
А вообще подарков Мишке понанесли видимо-невидимо: и поезд, и книжки, и краски.
И Мишкина мама сказала:
– Ох, сколько подарков у тебя,
Мишук!
А тебе какой больше всех нравится?
– Какой может быть разговор?
Конечно, гусиное горло!
И покраснел от удовольствия.
А я так и знал.
