1
Ранним осенним утром я услышал во дворе птичий переполох. Выглянул в окно. Стая серых ворон с громким карканьем то опускалась, то снова поднималась в небо возле бревенчатого сарая в конце сада. Так просто кумушки не будут шуметь, это я знаю точно. Не иначе, загнали туда соседскую курицу или утку, вот и издеваются. Такое и раньше случалось…
«Надо пойти посмотреть», — решил я и отправился туда, где галдели птицы.
Но на этот раз я ошибся: возле сарая в поленнице дров торчал пучок пепельных перьев — чей-то хвост.
«Ну-ка, ну-ка, кто это?» — удивился я и с трудом вытащил из щели насмерть перепуганную… ворону.
Нет, она не сопротивлялась, не трепыхалась в моих руках. Я только чувствовал в ладонях, как за тугими перьями бьется её сердце. Ворона была ранена — у неё кровоточило крыло. Пока я осматривал птицу, её товарки, рассевшись по забору и на деревьях, с интересом наблюдали за мной: что, мол, предпримет дальше этот великан в куртке с молниями? Такую забаву прервал…
И мне стало жаль серокрылую.
«Нашли, кого обижать, раненую подругу, — невесело думал я, ощущая, как всё ещё колотится сердце испуганной птицы. — А ведь могли достать и забить насмерть… И откуда у этих пернатых такая ненависть к своим сородичам, попавшим в беду?..»
— У-у, вы, негодницы! — погрозил я кулаком задиристым кумушкам. — Вот я вам задам!..
А те — ноль внимания, даже не шелохнулись. И весь их вид выражал одно — мол, мели, мели, Емеля — твоя неделя.
Я принёс покалеченную ворону на летнюю веранду. Там промыл птице рану лёгким раствором марганцовки, засыпал стрептоцидом. Эту малоприятную процедуру ворона выдержала стоически: она не вырывалась из рук, не царапалась лапками, не старалась клюнуть меня…
Вообще в минуты опасности многие пернатые и звери — галки, орлы, кошки, собаки, — я слышал, поступают подобным образом, и вот теперь самому довелось убедиться в этом.
Я опустил «пациентку» на стул, а сам сел рядышком в старенькое кресло.
Ворона была молодой, красивой: крепкий, отливающий сталью клюв, круглые агатовые пуговки глаз, изящная тёмная головка. Ишь, как поворачивает её гордо и надменно влево-вправо! Вот если бы не опущенное правое крыло… А так настоящая птичья… Кармен! Я удивился пришедшему сравнению. Оно показалось мне настолько удачным, что я даже хмыкнул. Потом встал, принёс из кухни кусочек сыру и дал птице. Вот уж воистину: «вороне Бог послал…» В данном случае выходит Бог — это есть я…
Птица с удовольствием проглотила сыр: голод не тётка.
— Вкусно, Кармен? — спросил я.
Птица посмотрела на дверь, поправила клювом оттопырившееся на груди пёрышко и ржавым голосом проскрежетала:
— Кар-р!
Мол, вкусно, но… мало.
2
Почему в народе эта птица не в чести? Как, например, голуби или соловьи… Одни радуют глаз красотой, завораживающими линиями полёта: «Смотри, смотри, как голубь завис… Ну, точь-в-точь бабочка!» Другие чарующими трелями: «Тсс, соловушка запел. И как же он поёт!» Только ворону Бог не наградил, казалось бы, ничем примечательным. Впрочем, ей ли недостаёт хитрости и сметливости? Но и это не пошло ей во благо. В сельской местности от ворон нет житья домашней птице. Недосмотрел и — нет цыплёнка. Значит, проворонил! А будешь и дальше зевать, лишишься и остальных… Кумушка не отстанет, пока её хорошенько не припугнёшь. Вот и эта бедолага Кармен — не исключение. Очевидно, поплатилась за свою дерзость.
А весной от ворон вообще спасу нет: в саду, в лесу, на болоте — где придётся, — они повсюду разоряют птичьи гнёзда. Особенно достаётся утиным. Я сам видел, как несколько кумушек наскоками-прискоками отвлекали от гнезда крякушу, а самая крайняя между тем раскалывала яйца. Часто уже с птенцами.
Другой раз, когда я шагал осенней просекой, меня привлёк шум этих нахальных птиц. Они раз за разом пикировали над рыжим кустом. И только подойдя поближе, я увидел в траве насмерть перепуганного зайчонка-листопадника. Пришлось палкой разогнать не на шутку разошедшихся ворон. В лесу человека без ружья они не боятся. Не окажись я рядом, птицы заклевали бы малыша.
Знакомый егерь жаловался, что серокрылые приносят охотничьему хозяйству большой урон. Поэтому их разрешено отстреливать круглый год. Не знаю, правильно это или нет, но мне почему-то при этих воспоминаниях всё равно было жалко Кармен.
Я приготовил ей место в сарае. Сделал шесток, налил в жестяную банку воды, принёс остатки жареной картошки. Там и поселил новоявленную гостью. Закрывая за собой поплотнее скрипучую дверь сарая, я заметил её недавних обидчиц. Они всё так же сидели на заборе, на деревьях и наблюдали за мной. Будто никуда не улетали и не собирались этого делать.
Утром я навестил свою «квартирантку». Она расхаживала по дощатому настилу, приволакивая раненое крыло. Однако ворона меня не испугалась. Наоборот остановилась и с любопытством уставилась на мои руки: не принёс ли чего вкусненького?..
Вчерашнее угощение было съедено до крошки. Я положил перед Кармен разрезанное на мелкие дольки яблоко. Она с недоверием покосилась сначала на пищу, потом — на меня. Но от еды не отказалась.
Оставив дверь в сарае открытой, я вернулся домой.
Не прошло и пяти минут, как в саду послышался громкий вороний грай. Птицы серой тучей кружились над сараем. Неужто заметили свою родственницу? Пришлось поспешить на помощь. По пути я прихватил у забора грабли и пригрозил воинствующим разбойницам:
— А ну, кыш отсюда!..
Видимо, пока меня не было, Кармен вышла из сарая на прогулку, тут её и увидели соплеменницы.
Признаться, еле отогнал от сарая нахальных птиц. Чем им насолила раненая подруга?..
«Нет, нельзя оставлять ворону одну, как пить дать заклюют», — решил я и плотно прикрыл дверь сарая.
3
Напрасно я ждал от ворон милосердия. Думал, пройдёт время — дня три ещё, ну, неделя максимум, — и они забудут свою подругу, оставят в покое, улетят… Но я ошибался.
Каждое утро, когда я подходил с кормом к сараю, птицы, словно уже поджидали меня, рассевшись по забору, на деревьях. Молча и настороженно следили за мной, иногда недовольно перекаркивались.
Однажды утром я оставил дверь в сарае открытой — недружелюбной стаи, к счастью, в этот раз не было, — а сам со спокойной душой отправился за хлебом в ларёк. Когда я возвращался, сердце моё щемило от дурного предчувствия. Так оно и случилось. Возле забора ветерок гонял пепельные перья. Неужели?! Обеспокоенный, я тщательно осмотрел сарай, каждую щель… Обошёл его вокруг. Кинулся по двору туда-сюда. Нет, моей Кармен нигде не было. Я от бессилия опустил руки. Эхма… Как же я проворонил своего дружка? А может, подружку?.. Не всё ли равно. Ведь я к ней уже стал привыкать, а она — ко мне. Выходила навстречу, еду брала прямо из рук. Расстроенный, я вернулся домой, выложил свежий хлеб на стол. Но есть расхотелось…
4
Лежа на старом диване, я думал, куда могла подеваться Кармен. И меня по-прежнему мучил вопрос: почему птицы невзлюбили свою подругу, попавшую в беду? Откуда у пернатых такая ненависть и в чём её истоки?
А разве у волков не так? Нередко своих обессилевших сородичей они пожирают с потрохами, особенно когда те ранены…
Но стоп, стоп! Почему это я всё о птицах и о зверях? Ну, они, понятно, существа неразумные… Хотя как знать, как знать. Биологи причисляют ворон и волков к животным особенно хитрым, сообразительным и коварным… А разве гомо сапиенс не таков? Разве он не попирает в коллективе себе подобных, если те чем-то не угодили? Если рядом окажется более работоспособный, более талантливый, более удачливый… Тут у серой массы на первый план выступает омерзительная зависть, клевета, а в последнее время — и пуля… Не угодил, вот и получай девять граммов в лоб!
Эх, однако, куда занесло меня философствование — от вороны до человека. Но что поделаешь, — как сказал поэт, в этом яростном мире всё взаимосвязано. Хочешь ты этого или не хочешь…
На стене мерно тикали ходики, безжалостно косили стрелками секунды, минуты, часы… И всё, что вмещалось в них, — счастье, надежду, горе… Однако я чувствовал смутное беспокойство, не осознавая его причины. И тут понял: меня привлекли не сами ходики, а примешивающееся к их тиканью шумное шебуршание. Я прислушался: оно доносилось откуда-то снизу, из-под пола.
Мыши? Но они не могут так громко шебаршать. Домовой, барабашка?.. Смешно, я давно вырос из того возраста, когда ещё верят в сказки.
Я встал с дивана. Осторожно прошёлся по комнате взад-вперёд. Остановился, снова прислушался. Тикали только ходики. В ту же секунду послышался звон стекла — в подполе были сложены пустые банки из-под солений. По ним явно кто-то пробежал. Вот и не верь после этого в домовых…
Честно говоря, мне стало неуютно — одному в комнате. Но, мужественно стряхнув с себя оторопь, я поднял дверцу, ведущую в подпол. Оттуда повеяло сыростью, плесенью. Принёс с кухни коробок спичек, посветил. И из угла, где были сложены одна на другую банки, на меня зыркнули две перламутровые пуговки.
— Кармен, это ты?
Птица в ответ что-то п��оскрежетала клювом и, загребая здоровым крылом, как веслом, звеня банками, двинулась мне навстречу.
— Жива, жива! — радовался я, как школьник на уроке географии, отыскавший на карте нужный город и избежавший неминуемой двойки.
Поглаживая по взъерошенной холке ворону, я был сейчас подобен этому пацану. Птица была изрядно потрёпана и напугана. Но как она попала в подпол?
Ответ на свой вопрос я нашёл во дворе. Кармен, убегая от разгневанных сородичей, нырнула в крохотное окошечко в фундаменте дома, что её и спасло…
5
Отрывались листки настенного календаря. А вместе с ними в саду с яблонь и вишен слетали пожелтевшие листья. Они струились лимонными и винными пятнами между ветвей. Опускались и резко взметались вверх стайками диковинных птиц. Потом, устав кружиться над землёй, обессилено падали на дорожки, под стволы деревьев, уже навсегда. Чтобы потом, собранные в кучу заботливыми хозяевами, превратиться в пепел. И потянутся тогда по всем дачным участкам горькие дымки в разбухший тучами небосвод, вслед за голенастыми птицами — журавлями… Теперь уже как воспоминание о тёплом и ласковом лете.
Межу тем, три раза в день, я приходил в сарай и исправно кормил свою Кармен всем тем, что оставалось со стола. Ворона была непривередливой и брала любую пищу. Даже мышей, которые изредка попадались в мышеловку. Правда, один раз мышь так и осталась нетронутой, пришлось её выбросить в ближайший овраг.
«В чем дело? — недоумевал я. — А ведь прежде Кармен с удовольствием расправлялась с ними… Неужели птице надоели мыши?» Но я ошибся. Через несколько дней она с охотой раздолбала, а потом проглотила такую же мышь. «Но почему ворона побрезговала той, предыдущей?» — не давала мне покоя мысль.
А однажды за чашкой чая разгадка пришла сама собой. Я достал из погреба банку с черничным вареньем. Осторожно открыл крышку, подцепил лиловую гущу ложечкой… Но варенье нельзя было есть — прокисло. И тогда я вспомнил, как на несколько дней уезжал из дома в командировку. Мышь, видимо, долго пролежала в мышеловке, успела протухнуть. Я не обратил на это внимания, а вот ворона сразу почувствовала. Ай да чистюля, ай да умница!
Как-то, открывая дверь в сарай, я заметил за частоколом соседа Семёныча, очень рачительного хозяина, в прошлом бухгалтера и заядлого охотника. Он явно дожидался меня и жаждал поговорить.
— Доброе утро, сосед! — улыбнулся Семёныч располагающе.
— Доброе, доброе, — кивнул я.
— Николаич, — начал он, — я всё хочу спросить тебя, не корысти ради, а из любопытства: уж не хряка ли ты завёл в сарае? А то шастаешь туда-сюда с мисками и тарелками.
— Бери выше, — загадочно произнёс я.
— Ну не верблюда же?! — воскликнул Семёныч.
— Нет, не верблюда.
Я распахнул дверь.
— Кармен, Кармен, — позвал тихо.
Из глубины сарая, волоча крыло, появилась на свет ворона. Заметив за забором незнакомого человека, она тряхнула красивой головкой и громко изрекла:
— Кар-р-р!
Наверное, поздоровалась или удивилась незнакомцу.
— Что это? — брезгливо поморщился сосед.
— Не видишь, что ли? Ворона.
— Никчемная птица, — сплюнул Семёныч. — Лучше завел бы пару несушек. От них хоть какая-то польза. А от этой что? Только вред хозяйству. И на кой ляд она тебе сдалась?
— Просто так… Жалко серую стало, — ответил я. — Поранили её.
— М-да, странные люди — эти поэты, — сказал Семёныч и разочарованно зашагал по своим делам.
6
Проходило время, но крыло у вороны не заживало. Это птицу очень беспокоило. Она трогала клювом раненое место, пыталась встряхивать крылом, но взлететь ей не удавалось — всякий раз заваливалась набок. И тогда я решил показать свою Кармен опытному ветеринару, птичьему Айболиту. Для этого нужно было ехать в Москву. Поместив ворону в металлическую клетку, в которой когда-то жили попугайчики, в одну из пятниц я отправился утренней электричкой в столицу.
В вагоне, как и следовало ожидать, в эти часы было тесновато — люди спешили на работу, по своим делам. Многие с любопытством поглядывали на меня, на клетку с птицей. Она, должно быть, вызывала молчаливое удивление. В конце концов — не попугай жако, не какая-нибудь другая экзотическая краля… Этих птиц всегда полно возле помоек, мусорных бачков. Вон и за окном электрички на облетевших берёзах изредка мелькают силуэты ворон, напоминающих обугленные груши.
«Зачем понадобилась этому мужику ворона?» — прочитал я в глазах моей пожилой соседки недоуменный вопрос.
Наконец она не вытерпела, спросила:
— Куда это, милок, ты везёшь её спозаранку?
— Ветврачу хочу показать.
— Заболела, что ль?
— Кто-то крыло покалечил.
— Так ей, проклятой, и надо, — заключила сердито бабка.
— Это почему же?
— Весной эти канальи у меня всех утей перетаскали. Вредная птица для хозяйства, — и она демонстративно отвернулась к окну.
Однако незадолго до конечной станции бабка порылась в своей сумке и достала кусочек бублика. Протянула его вороне и умильно проворковала:
— На, милая, поешь!
— Как это понимать, бабушка? — удивился я. — Вы противоречите себе. Только что обругали птицу, назвав её вредной, а сами угощаете…
— Как не угостить-то? — смиренно ответила бабка. — Вон как нахохлилась… Чай, больно ей… И весь мир не мил… Пущай живёт.
7
Ветеринар — пожилой толстячок в белом халате и в очках с сильными стёклами — долго и, казалось, придирчиво осматривал мою Кармен. Распахивал ей крылья, подносил к настольной лампе, дул на перья, под которыми находилась рана… Причём ворона всё это время вела себя довольно послушно. Затем он посадил её обратно в клетку, а сам пошёл за перегородку мыть руки. Вернулся Айболит в добром расположении духа.
— Ну что вам сказать, — улыбнулся он. — Банальный случай. Как это часто бывает, косточка срослась неправильно. И это не худший вариант. Если бы птицу не подобрали, она всё равно бы погибла. А делать операцию бессмысленно: ворона — не человек, ей гипс не наложишь… Теперь Кармен может жить только с вами. Извините за каламбур…
Странно, но толстячок почему-то не взял с меня платы за приём.
— Я беру с тех, кто приходит с крокодилами, с удавами, с обезьянками, — в его голосе даже послышалась обида. — А с вороной ко мне пришли впервые. Вы, наверное, романтик… До свидания! То есть прощайте!
8
Ворона продолжала жить у меня в сарае. С наступлением заморозков её ненавистные товарки откочевали поближе к лесу, к городским свалкам, там всегда можно было найти что поесть.
Отныне Кармен ничего не грозило, и я оставлял дверь в сарае открытой. Днём птица запросто прогуливалась по двору, знакомилась с его обитателями. Но дружбы у неё почему-то ни с кем не получалось.
Ураган при виде вороны соскакивал с места, гремя цепью, и принимал воинственный вид. Из утробы его вырывался грозный рык, а с розовых губ капала белая пена.
Но Кармен это ничуть не пугало. Она, похоже, дразнила могучего пса. Выпятив грудь колесом и, волоча крыло, ворона гордо вышагивала вокруг собачьей будки. Ураган, продолжая гавкать, следовал за ней, пока окончательно не наматывал цепь на будку… Тут-то хитрая птица и выхватывала сильным клювом из собачьей миски лучшие куски.
Подобная наглая хитрость могла рассердить кого угодно. В таких случаях мне всегда приходилось идти на помощь гончаку. То же самое происходило с рыжим котом Кузей. Не успею я ему насыпать в плошку любимого им лакомства «Китикет», как ворона появлялась тут как тут. Вставала перед Кузей и вертела головкой вправо-влево — отвлекала. Но коту было наплевать на этот маневр. Он, довольно урча, поедал завтрак. У Кармен такое равнодушное отношение к её женскому кокетству вызывало раздражение. Она бесцеремонно хватала клювом кота за хвост и оттягивала его в сторону. И Кузя ничего не мог поделать, ибо острые удары клюва могли посыпаться на его голову. Кот уже несколько раз подвергся подобной экзекуции, и лишний раз испытывать судьбу вовсе не хотел. Поэтому он просто убегал, наблюдая со стороны, как коварная воровка прямо на глазах поедает его деликатесы.
С некоторых пор, чтобы подобного не происходило, я стал покупать вороне «Китикет» отдельно — так ей нравилось это кушанье. Причём с недавнего времени, когда я отправлялся в ларёк (он находился неподалеку от дома) с хозяйственной сумкой, Кармен сопровождала меня, вышагивая следом. Поначалу соседей эта картина удивляла и умиляла, а потом они к ней привыкли. Зато поселковые мальчишки всегда весело вопили:
— Улю-лю, пешая ворона!
Но Кармен это не пугало. Она просто ни на кого не обращала внимания и терпеливо дожидалась меня возле ларька.
9
Сегодня всю ночь бушевал холодный осенний ветер. Он гнул в саду деревья, обрывал последние листья, гремел кровлей, свистел в трубе.
Меня одолела бессонница. Я лежал в постели с открытыми глазами и глядел в потолок, по которому в лунном свете метались, извивались и корчились от ветра тени яблонь и вишен. Как там, интересно, в сарае моя Кармен? Не холодно ли ей? И сам усмехнулся этой глупой мысли. Каково тогда её сородичам в парках, рощах, лесах? Эта хоть защищена от непогоды, спит себе под надёжной кровлей.
В такие часы особенно часто одолевают мысли о прошлом, настоящем и будущем. В период смуты, переустройства быта, необъявленных войн и других исторических катаклизмов нечто подобное происходит и в мире природы… Ну, например, как никогда размножаются волчьи стаи. Дерзко, нагло, почти безнаказанно серые врываются в хозяйства сельчан, режут скот… Иногда нападают даже на людей. В посёлках, городах становится меньше голубей, этих милых и кротких божьих созданий, когда-то бывших незыблемым символом мира, дружбы и братства… Порушились символы — и стали исчезать голуби. Да что там голуби! Это ж деликатес. В итальянских ресторанах приготовленные из них блюда считаются одними из самых изысканных и дорогих.
А вот в начале прошлого века, в период коллективизации и массового голода, повсеместно исчезли даже вороны и галки, да и многие другие птицы. Помнится, в наш городок во время войны из осажденного Ленинграда привезли эвакуированного мальчика. Костлявое личико его было будто обтянуто пергаментной бумагой, а на нём полыхали большие голубые глаза. Мальчик увидел на столбе чёрную ворону и страшно удивился. Теребя за рукав свою маму, заплетавшуюся ногами в длиннополом пальто, он не переставал допытываться: «Почему ворона не улетает? Почему её ещё не съели?..»
А меня этой ночью, как и многими бессонными предыдущими, мучили другие вопросы: почему подобное с некоторой периодичностью постоянно повторяется в истории человечества — голод, нищета, разруха? И всё это на фоне кучки жирующих господ, погрязших в блуде и злате?.. И кто в этом больше всех виноват, какие тёмные силы? Под эти вечные вопросы и раскаты ветра я и уснул.
10
Днём ворона беспечно разгуливала по двору. Дразнила сердитого Урагана. Причём делала это изо дня в день, с каким-то непонятным садистским удовольствием. Не останавливало её и то, что пёс не раз выдирал у Кармен маховые перья. А как-то отхватил чуть не полхвоста. На ворону теперь было жалко глядеть.
— Ну, какая ты теперь Кармен? — корил я свою подружку. — Ты не Кармен, а птичья баба-яга.
А она, нахохлившись, совсем как общипанная курица, молча и отрешённо смотрела куда-то в сторону.
Иногда ворона начинала донимать Кузю. Но тут дело обстояло сложнее: усатый-полосатый постепенно освоился и стал переходить в контратаку — отбрасывал когтистой лапой от своей плошки нахальную Кармен. И та, отскочив в сторону, в позе глубоко оскорбленной дамы, молча наблюдала, как кот, довольно урча, поедает свою вкуснятину.
Вообще в такие моменты ворону мне было искренне жалко. Кузя мог бы и поделиться пищей. С недавнего времени он сильно обленился. Валялся на лавке, возле печи, на ворохе старой одежды… И совсем перестал ловить мышей. Эту обязанность добровольно взвалила на себя ворона. И откуда у неё взялась такая прыть в истреблении серых грызунов? Но именно благодаря Кармен напрочь исчезли мыши из сарая, где я вялил и коптил рыбу. Пропали они и в сенях. А вместе с мышами исчезли в доме и тараканы. Когда их ворона переловила, я не заметил, но этих «мирских захребетников» попросту, словно ветром смело.
Добросовестно похозяйничав по дому, Кармен уже в сумерках смиренно и в то же время гордо возвращалась в свой сарай. Нет, ворону никто туда не гнал. Это было её жилище, и она к нему привыкла, как куры привыкают к насесту, а собака — к конуре.
Сегодня синоптики объявили, что погода резко изменится, похолодает… И, возможно, выпадет снег. Пришлось закрыть дверь в сарае поплотнее. На сей раз знатоки погоды не ошиблись. Ещё с ночи в небе закружились лёгкие мохнатые снежинки. К утру они замели всю землю — сад, огород, сарай, крыши… И странно, все дома в деревне показались какими-то маленькими, «согнувшимися» под бременем выпавшего вдруг снега. Так, живя рядом с дорогими тебе людьми, вдруг неожиданно замечаешь, как они незаметно постарели под тяжестью лет, забот, — и к горлу подкатывает комок…
Я взял в сенях деревянную лопату, застоявшуюся без дела, и пошёл расчищать дорожки. Расчистил я тропинку и до сарая. С трудом открыл смёрзшуюся за ночь дверь. Она жалобно скрипнула. Вместе с морозцем пахнуло сладким духом слежавшегося летнего сена. Но меня сразу насторожила непривычная тишина.
— Кармен, Кармен! — позвал я.
Прислушался. В ответ — ни шороха. Я вошёл внутрь. Переворошил всё сено, осмотрел все углы, все полки. Вороны нигде не было.
Ещё раз окликнул:
— Кармен, ну где ты?
Потом обошёл вокруг сарая. Кругом лежал пушистый нетронутый снежок. И нигде никаких следов — чудеса, да и только… Не могла же крупная птица исчезнуть так просто, без следа?..
Пока я стоял у сарая в глубоком раздумье, за забором показался Семёныч. Он был в сапогах, в тёплой куртке и в собачьем треухе.
— Привет, сосед! — крикнул он. — Чего ты потерял с утра — вчерашний день?
— Может, и вчерашний, — поддержал я шутку. — А если быть серьёзным, ворона у меня исчезла…
— Как исчезла?
— Ну, нет её — и всё.
— Может, собаки дачников выкрали? — Семёныч отодвинул доску и перелез ко мне.
Теперь мы вдвоём стали осматривать сарай. И сосед первым — недаром он был охотником — обнаружил в тёмном углу глубокую нору.
— Но в неё не могла пролезть собака, — засомневался я.
— Правильно, — поддержал Семёныч, освещая углубление фонариком. — Собака не могла, а вот лисица запросто…
Он посветил фонариком ещё раз и поднял с земли пучок серых перьев.
— А вот и улика! — произнёс торжествующе Семёныч, как истый следопыт. — Точно, здесь была Лиса Патрикеевна! Больше некому…
— Но ведь тогда за сараем остались бы следы, — возразил было я.
— Какие следы? — смерил меня сосед взглядом, словно двоечника. — Их за ночь снегом замело.
11
Вот и выпала первая пороша. Надо было радоваться обновлению земли, нарядившимся в горностаевые шубки деревьям, посветлевшей окрестности… Но нет и нет! Гибель вороны не даёт мне покоя. Так я успел привыкнуть к ней за долгую затянувшуюся осень. И далась она мне?! Вон сколько этих птиц поналетело нынче в сад, поближе к жилищу человека. Голод их пригнал сюда, что ли? И голод тоже. Кружатся в воздухе крупными чёрными кляксами, скрежещут клювами, громко каркают. Будто кто-то невидимый водит рашпилем по ржавому железу. Может, среди этих птиц затесалась и моя? Нет, исключено — с подбитым крылом не полетишь.
Я вспомнил о своих неосуществленных планах, как за долгую зиму мечтал обучить Кармен разговору. Даже приобрел на блошином рынке для этого учебник по дрессировке птиц. Оказывается, врановые могут выговаривать до десятка слов, а самые способные из них и более.
Увы, с исчезновением вороны задумка так и осталась задумкой.
Вечером возле ларька я встретил Семёныча. Он торопливо прятал в карман телогрейки четвертинку. За плечами торчали воронёные стволы двустволки. Когда я подошёл поближе, увидел в рюкзаке у соседа пышный лисий хвост. Семёныч был явно возбуждён — то ли по причине удачно закончившейся охоты, то ли предстоящего обмывания её.
— Вот, Николаич, — похвалился он. — Взял за деревней у Гремячего ключа. Сразу, с первого выстрела. Там же я нашёл и перья твоей вороны. Так что моя догадка в сарае была верной. Ну, что ты загрустил?.. Пойдём, помянем твою подружку, — он коротко хохотнул. — Да заодно обмоем кумушку. Я, так сказать, отомстил ей за твою Кармен. Эх, и шикарный воротник выйдет для жены!
Но мне не хотелось ни «поминать», ни тем более «обмывать», и я, торопливо распрощавшись, отправился своей дорогой…
