Цветы стали ненавистны. Уже далеко не первый день букет увядал под палящим летним солнцем, меняя цвета и форму.
Но не они одни больше не приносили вдохновения. Город тоже потерял свои краски, дневной и вечерний пейзажи казались, унылы, и скучны. Словно дома и улицы так же увядали. Музы покинули город.
Деньги уже подходили к концу и вновь на горизонте виднелись незавидные дни. Придётся отложить кисти и отправиться в порт, искать подработку, вновь работать за ничтожную плату.
И зачем только они ворвались в его спокойную жизнь? Зачем нарушили его покой? Ему хотелось поговорить, поделиться своими чувствами, переживаниями. Но отчего-то он чувствовал, что в этой драме он один, и друзья лишь посмеются над его словами, не ощутив всю глубину его печали.
«Нет! Завтра, завтра же я приду раньше всех, и когда она войдёт в зал, выпущу все чувства наружу, обнажу свою душу лишь для неё! И пусть всё решит судьба, она проникнется, или не обратит внимания. И тогда это будет больнее ножа в сердце».
В сотый раз он оглядел листы исписанные узорами нот. Он знал, что произведение прекрасно со всех сторон, простой слушатель найдёт музыку нежной и чувственной, а коллега по цеху увидит прекрасную гармонию и строй. Но сам он находил свою музыку подходящей для бесноватого шабаша. Словно всё его мастерство, да и само величие звуков неспособны сравниться с той божественной красотой.
На репетиции обычно не пускали зрителей. Но его перепачканные красками пальцы и альбом для пастельных эскизов служили своеобразным пропуском. Стараниями мэтра Дега художники стали желанными гостями балетных трупп. Но в альбоме были лишь цветы и городские пейзажи. Что за злая шутка влюбиться, стать одержимым грациозностью балета и не уметь рисовать людей. Что за наказание быть неспособным передать всю красоту, что увидел в этих райских созданиях, словно парящих в воздухе, не прикасаясь к грешной земле.
Репетиция ещё не началась, но в зале уже было несколько человек. Один юнец с альбомом, и группа седовласых богачей. Покровители и спонсоры балерин. Их величественные спасители с самыми низменными желаниями.
Он вновь выбрал место с хорошим видом, на сцену и, открыв альбом, затаился в ожидании.
Пальцы предательски дрожали. Воздуха не хватало. От чего-то хотелось броситься прочь из душного зала.
Сколько уже лет он просидел за этим инструментом? Сколько репетиций, взлётов и падений он видел? Но теперь его состояние было подорвано. Словно все эти годы он был лишь во власти нот и чёрно – белых клавиш, он оглянулся лишь однажды, случайно, и именно в тот роковой момент увидел её.
Голоса за спиной прервали его мысли.
«Не успел, они уже здесь».
Близился перерыв. Репетиция началась тяжело, медленно набирая обороты, от чего балетмейстер уже почти охрип, постоянно выкрикивая правки. Девушки уже устали и всё чаще и чаще сбивались. Он видел это, художник подмечает детали, хоть и должен передавать лишь общее настроение.
Наконец был объявлен перерыв. Девушки сели отдыхать в углу сцены. Концертмейстер перекладывал ноты. Что-то, выкрикивая на прощание, удалился балетмейстер. Спонсоры принялись обсуждать танцовщиц.
Пролистав альбом, он нашёл один красивый натюрморт с ирисами, и чтобы занять себя на время перерыва принялся подводить линии цветов.
Что-то изменилось. Он понял не сразу, но из рояля поплыла совершенно новая музыка. Божественная музыка, словно рассказывала миру обо всех его переживаниях. Концертмейстер, закрыв глаза, рассказывал всем про его судьбу. Но как? Как он мог так точно передать все-то, что он испытывает.
Музыка была чистой и обезоруживающей. Все внимали этому пророку. Затихли балерины, смолкли и спонсоры, даже балетмейстер вернулся из своего кабинета. Открыв чистый лист, он принялся рисовать всё что видит. Зал, сцену, балерин, и пророка за роялем.
Выждав пока струны, затихнут полностью, он убрал пальцы с клавиатуры. Тишина. Хлопок, один, второй, и вскоре все немногочисленные слушатели рукоплескали его таланту. Балерины окружили его, наперебой, вознося ему хвалу. Но в шуме голосов он искал всего один, и не услышал. Она стояла и улыбаясь смотрела на него. Взгляды встретились, и звуки стихли, время замедлилось.
Репетиция продолжилась. Уголь остановился на бумаге. Вдохновение ушло. Пока звучала та волшебная музыка, он рисовал, рисовал, словно изголодался по своему ремеслу. Но как только стихли последние ноты рука, словно стала наливаться свинцом и штриха становились всё более неловкими. Он отложил уголь в сторону и в недоумении посмотрел на свою работу. Люди! На листе были люди! И пианист, и балерины и аплодирующий юноша, отбросивший от восторга свой альбом. Что за магия!
Она уходила. Сложив небрежно ноты в папку, он пошёл за ней. Сегодня! Нет, Сейчас! Он обязан с ней заговорить, хоть и осознавал с ужасом, что совершенно не знает, что ей сказать. Но ему помешали, балетмейстер остановил его, начал что-то говорить, но что, он совершенно не слушал. Лишь кивал головой продолжая наблюдать за её удаляющимся силуэтом.
Почти у самых дверей она остановилась и положила свою руку на плечо какому-то незнакомцу в зале. Сердце сдавило невообразимой болью.
- Как красиво.
От неожиданности он вздрогнул. Рядом стояла одна из балерин и, прикоснувшись к его плечу, заглядывала в альбом. На листе распустились ирисы.
- А я думала, что вы рисуете нас.
Улыбнувшись, она вышла.
Музыка бессильна. Она не смогла рассказать ей его чувств. Она выбрала не его. Пусть так, он удалиться и впредь здесь не появится. Он не сможет играть после этого, сердце не выдержит быть с ней на одной сцене, так близко, но в тоже время так безнадёжно далеко.
Будьте прокляты ненавистные цветы! Если бы он не перелистнул страницу его бы ждал личный триумф и победа. А что теперь? Завтра эта милая балерина расскажет всем о чудном художнике что, смотря на балерин, рисует ирисы, и они все будут смеяться над ним. Нет. Этому не бывать. Он больше здесь не появиться. Лучше изгнание, чем позор.
Чуждое, неровное и незнакомое исполнение. Она посмотрела на нового концертмейстера и ужаснулась, что с этой, его музыкой, его исполнением она не сможет подружиться. И вся труппа словно лишилась крыльев. Сбивки, ошибки, падения.
Не было вдохновения, они остались одни, их, нет её великолепный концертмейстер бросил их, как бросил и художник что обычно сидел в конце зала. Как они старались для него, чтобы быть запечатлёнными в его работах. Но теперь они были одни, словно и музы покинули их.
Палящее солнце безжалостно обжигало город. Увядали цветы лишая город красок. Ветер колыхал почти оторвавшийся листок на двери. Надпись: «Представление отменено», почти выгорела на солнце, словно светилу были ненавистны все цвета, все цветы.
