-- Смотри-ка,
Миша, -- говорила Лизанька, остановившись возле цветущего кустарника, -- кто-то наклеил на листок хлопчатую бумагу; не ты ли это?
-- Нет, -- отвечал Миша, -- разве Саша или Володя?
-- Где Володе это сделать? -- продолжала Лизанька, -- посмотри, как искусно растянуты эти тоненькие ниточки и как крепко держатся на зелёном листке.
-- Смотри-ка, -- сказал Миша, -- там что-то круглое!
С сими словами проказник хотел было сдернуть наклеенный хлопок.
-- Ах, нет! не трогай! -- вскричала Лизанька, удерживая Мишу и присматриваясь к листочку, -- тут червячок, видишь, шевелится.
Дети не ошиблись: в самом деле, на листке цветущего кустарника, под лёгким прозрачным одеяльцем, похожим на хлопчатую бумагу, в тонкой скорлупке лежал червячок.
Уже давно лежал он там, давно уже ветерок качал его колыбельку, и он сладко дремал в своей воздушной постельке.
Разговор детей пробудил червячка; он просверлил окошко в своей скорлупке, выглянул на божий свет, смотрит -- светло, хорошо, и солнышко греет; задумался наш червячок.
-- Что это, -- говорит он, -- никогда мне ещё так тепло не бывало; видно, не дурно на божьем свете; дай, подвинусь дальше.
Ещё раз он стукнул в скорлупку, и окошечко сделалось дверцей; червячок просунул головку еще, еще и, наконец, совсем вылез из скорлупки.
Смотрит сквозь свой прозрачный занавес, и возле него на листке капля сладкой росы, и солнышко в ней играет, и как будто радужное сияние ложится от неё на зелень.
-- Дай-ка напьюсь сладкой водицы, -- сказал червячок; потянулся, ан не тут-то было.
Кто это?
Верно, маменька червячка так крепко прикрепила занавеску, нельзя и приподнять её даже!
Что же делать?
Вот наш червячок посмотрел, посмотрел да и принялся подтачивать то ту ниточку, то другую; работал, работал, и, наконец, поднялась занавеска; червячок подлез под неё и напился сладкой водицы.
Весело ему на свежем воздухе; тёплый ветерок пышет на червячка, колышет струйку росы и с цветов сыплет на него душистую пыль.
-- Нет, -- говорит червячок, -- уж вперёд меня не обмануть!
Зачем мне опять идти под душное одеяло и сосать сухую скорлупку?
Останусь-ка я лучше на просторе; здесь много душистых цветов, много и крючочков рассыпано по листьям; есть за что уцепиться...
Не успел червячок выговорить, как вдруг -- смотрит, листья между собой зашумели и мошки в тревоге зажужжали; небо потемнело, само солнышко со страха спряталось за тучку; вороны каркают; утки гогочут; и вот дождик полился ливнем.
Под бедным червячком целое море; волною захлестнуло малютку, дрожь пробежала по его тонкой кожице; и холодно, и страшно ему стало.
Едва он опомнился, собрал силы и снова, поматывая головкой, побрёл под хлопчатую занавеску, в родимую постельку.
Вот согрелся малютка.
Между тем дождик перестал, солнышко опять показалось и рассыпалось мелкими искрами по дождевым каплям.
-- Нет, -- сказал опять червячок, -- теперь меня не обмануть; зачем мне выходить из родимого гнездышка на холод и сырость?
Видишь, солнышко какое хитрое: приманит, пригреет, а нет, чтобы от дождя защитить!
Вот прошёл день, прошёл другой, прошёл третий.
Червячок всё лежит в хлопчатом одеяльце, с боку на бок переваливается, иногда выставит головку, пощиплет листок и опять в колыбельку.
Вот он смотрит: у него на теле волоски стали пробиваться; не прошло недели, как у червячка явилась тёплая узорчатая шубка.
Если бы вы видели, какие цветы рассыпала по ней природа!
Она опоясала её красными лентами, вдоль посадила жёлтые мохнатые пуговки, к шейке пустила чёрные и зелёные жилки.
-- Ге! ге! -- сказал червячок сам себе, -- неужели, в самом деле, мне целый век лежать в моей постельке да смотреть на занавеску?
Неужели только и дела на этом свете?
Мне уж, признаться, надоела постелька; тесно в ней, скучно.
Если б на свет посмотреть, себя показать; может быть, я на что и другое гожуся.
Ну что, в самом деле, неужели дождя бояться?
Да мне, в моей шубке, и дождик не страшен.
Дай попробую, пощеголяю в моём новом наряде.
Вот червячок снова поднял занавеску; смотрит: над ним цветочек только что распустился; каплет из него сахарный мёд и манит к себе малютку.
Не утерпел червячок, приподнялся, крепко обвился вокруг шейки цветка и жадно поцеловал своего нового друга.
Смотрит: над ним другой цветок ещё лучше того; он к нему; потом ещё третий, ещё лучше; все они шепчутся между собою; играют с малюткой и брызжут в него липчатым мёдом.
Зарезвился наш червячок, забылся...
Неожиданно повеял ветер и стряхнул червячка на землю.
Что-то будет с нашим щёголем, как найти ему родимое гнездышко?
Однако ж он приподнял головку, осмотрелся.
-- Ну, что ж, -- думает, -- беда ещё не велика; оплошал так оплошал!
В другой раз наука; незачем же мне опять в колыбельку.
Нет, нечего колыбельки держаться; пора жить и своим умом.
Сказал и пополз куда глаза глядят.
Вот дополз он до ветки, расщипал её -- жёстко!
Он дальше -- ещё, ещё и дополз до листка; попробовал -- вкусно.
-- Нет, -- сказал червячок, -- теперь буду умнее, не стряхнет меня ветерок!
И закинул за листок паутинку.
Сглотал он листок, на другой потащился, а потом на третий.
Весело червячку!
Ветер ли пахнет, он прикорнёт к паутинке; тучка ли набежит, его шубка дождя не боится; солнышко ли сильно печёт, он под листок, да и смеётся над солнцем, насмешник!
Но были для червячка и горькие минуты.
То, смотрит, птичка летит, глазки на него уставляет, а иногда подлетит, да и носиком толк его под бок.
Но червячок не простак: он притворится, притаится, будто мёртвый, а птичка и прочь от него.
Было и горше этого: он потащился на новый листок, а смотрит, на нём сидит большой мохнатый паук с крючьями на ногах, шевелит кровавою пастью и растягивает сетку над червячком.
Иногда проходили мимо червячка злые люди и говорили между собою:
-- Ах, проклятые червяки!
Побросать бы их всех на землю да растоптать хорошенько!
Червячок, слыша такие речи, уходил в глубокую чащу и по целым дням не смел показываться.
А иногда и Лизанька с Мишей брали его в руки, чтоб полюбоваться его разноцветной шубкой; и хотя они были добрые дети, не хотели сделать зла червячку, но так неосторожно мяли его в руках, что потом бедный червячок, уже едва дыша, всползал на родимую ветку.
Вот между тем лето прошло.
Уж много цветов поблекло, и на их месте шумели головки с сочными зёрнами; раньше солнце стало уходить за горку, и чаще прежнего повевал ветерок, и чаще накрапывал крупный дождик.
Лизанька и Миша уже вспомнили о своих шубках и спорили, чья лучше -- у них или у червячка.
Червячок заметил, что листки уже стали не так душисты и сочны, солнце не так тепло, да и сам уж он сделался не так жив; всё ему на свете казалось уже не так утешно, как прежде.
-- Что ж, -- думает он, -- довольно я на свете пожил, поработал, испытал и горе и радость, пил и горькую и сладкую росу, пощеголял я шубкой, дружился с цветками; не век же ползать по-пустому на земле; пора быть чем-нибудь лучше.
Он спустился с листка, протянулся мимо блестящей капли росы, вспомнил, как её струйки веселили его, малютку, и пополз далее в чащу зелени.
Он стал искать тенистого, скромного места, удалённого от шума и света; нашёл его, приютился и начал важную работу в своей жизни.
Когда Лизанька с Мишей отыскали своего червячка, они очень удивились, что их старый знакомый ничего не ел и не пил и целые часы беспрестанно трудился над своим делом.
В чём же была работа червячка?
Эта работа была важная, любезные дети: червячок готовился умереть и строил себе могилку!
Долго трудился над ней; наконец, скинул с себя свою узорчатую шубку, примолвив:
Там в ней не будет нужды", и заснул сном спокойным.
Не стало червячка, лишь на листке качались его безжизненный гробок и свёрнутая в комок шубка.
Но недолго спал червячок!
Вдруг он чувствует -- забилось в нём новое сердце, маленькие ножки пробились из-под брюшка и на спинке что-то зашевелилось; ещё минута -- и распалась его могилка.
Червячок смотрит: он уже не червяк; ему не надобно ползать по земле и цепляться за листки; развились у него большие, радужные крылья, он жив, свободен; он гордо поднимается на воздух.
Так бывает не с одним червячком, любезные дети.
Нередко видите вы, что тот, с которым вы вместе резвились и играли на мягком лугу, завтра лежит бледный, бездыханный; над ним плачут родные, друзья, и он не может им улыбнуться; его кладут в сырую могилку, и вашего друга как не бывало!
Но не верьте!
Ваш друг не умер; раскрывается его могила -- и он, невидимо для нас, в образе светлого ангела возлетает на небо.
Древние заметили это сходство между превращением бабочки и бессмертием человека и потому на своих картинах и статуях изображали человека с бабочкиными крыльями -- для того, чтобы люди не забывали, что они, проживши свой век, испытав горе и радость, снова, как бабочка, возвратятся в новую жизнь, и что смерть есть только перемена одежды.
Так, может быть, встретите вы изображение Платона, мудреца древности, с бабочкиными крыльями; его изображали так, потому что он красноречивее других говорил о бессмертии души и о жизни после смерти.
