Вдруг наша дверь распахнулась, и Аленка закричала из коридора:
- В большом магазине весенний базар!
Она ужасно громко кричала, и глаза у нее были круглые, как кнопки, и отчаянные.
Я сначала подумал, что кого-нибудь зарезали.
А она снова набрала воздух и давай:
- Бежим,
Дениска!
Скорее!
Там квас шипучий!
Музыка играет, и разные куклы!
Бежим!
Кричит, как будто случился пожар.
И я от этого тоже как-то заволновался, и у меня стало щекотно под ложечкой, и я заторопился и выскочил из комнаты.
Мы взялись с Аленкой за руки и побежали как сумасшедшие в большой магазин.
Там была целая толпа народу и в самой середине стояли сделанные из чего-то блестящего мужчина и женщина, огромные, под потолок, и, хотя они были ненастоящие, они хлопали глазами и шевелили нижними губами, как будто говорят.
Мужчина кричал:
- Весенний базаррр!
Весенний базаррр!
А женщина:
- Добро пожаловать!
Добро пожаловать!
Мы долго на них смотрели, а потом Аленка говорит:
- Как же они кричат?
Ведь они ненастоящие!
- Просто непонятно, - сказал я.
Тогда Аленка сказала:
- А я знаю.
Это не они кричат!
Это у них в середине живые артисты сидят и кричат себе целый день.
А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого шевелятся губы.
Я прямо расхохотался:
- Вот и видно, что ты еще маленькая.
Станут тебе артисты в животе у кукол сидеть целый день.
Представляешь?
Целый день скрючившись - устанешь небось!
А есть, пить надо?
И еще разное, мало ли что… Эх ты, темнота!
Это радио в них кричит.
Аленка сказала:
- Ну и не задавайся!
И мы пошли дальше.
Всюду было очень много народу, все разодетые и веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:
Подходите сюда поскорее,
Здесь билеты вещевой лотереи!
Каждому выиграть недолго
Легковую автомашину
Волга»!
А некоторые сгоряча
Выигрывают
Москвича»!
И мы возле него тоже посмеялись, как он бойко выкрикивает, и Аленка сказала:
- Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.
И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой-то военный дядька подхватил Аленку под мышки, а его товарищ нажал кнопочку в стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол, она вся пахла леденцами, а дядька сказал:
- Ну что за красотулечка, сил моих нет!
Но Аленка от них убежала, а я - за ней, и мы наконец очутились возле кваса.
У меня были деньги на завтрак, и мы поэтому с Аленкой выпили по две большие кружки, и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня все время шибало в нос и кололо в носу иголочками.
Здорово, прямо первый сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает.
И мы захотели домой и выбежали на улицу.
Там было еще веселей, и у самого входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.
Аленка, как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная.
Она сказала:
- Ой!
Я хочу шарик!
А я сказал:
- Хорошо бы, да денег нету.
А Аленка:
- У меня есть одна денежка.
- Покажи.
Она достала из кармана.
Я сказал:
- Ого!
Десять копеек.
Тетенька, дайте ей шарик!
Продавщица улыбнулась:
- Вам какой?
Красный, синий, голубой?
Аленка взяла красный.
И мы пошли.
И вдруг Аленка говорит:
- Хочешь поносить?
И протянула мне ниточку.
Я взял.
И сразу как взял, так услышал, что шарик тоненько-тоненько потянул за ниточку!
Ему, наверно, хотелось улететь.
Тогда я немножко отпустил ниточку и опять услышал, как он настойчиво так потягивается из рук, как будто очень просится улететь.
И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я его держу на привязи, и я взял и выпустил его.
И шарик сначала даже не отлетел от меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу рванулся и взлетел выше фонаря.
Аленка за голову схватилась:
- Ой, зачем, держи!
И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела, что не может, и заплакала:
- Зачем ты его упустил?
Но я ей ничего не ответил.
Я смотрел вверх на шарик.
Он летел кверху плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.
И я стоял, задрав голову, и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые остановились и тоже позадирали головы - посмотреть, как летит шарик, а он все летел и уменьшался.
Вот он пролетел последний этаж большущего дома, и кто-то высунулся из окна и махал ему вслед, а он еще выше и немножко вбок, выше антенн и голубей, и стал совсем маленький… У меня что-то в ушах звенело, когда он летел, а он уже почти исчез.
Он залетел за облачко, оно было пушистое и маленькое, как крольчонок, потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся из виду и теперь уже, наверно, был около Луны, а мы все смотрели вверх, и в глазах у меня замелькали какие-то хвостатые точки и узоры.
И шарика уже не было нигде.
И тут Аленка вздохнула еле слышно, и все пошли по своим делам.
И мы тоже пошли, и молчали, и всю дорогу я думал, как это красиво, когда весна на дворе, и все нарядные и веселые, и машины туда-сюда, и милиционер в белых перчатках, а в чистое, синее-синее небо улетает от нас красный шарик.
И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать Аленке.
Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было непонятно, она ведь маленькая.
Вот она идет рядом со мной, и вся такая притихшая, и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках.
Ей небось жаль свой шарик.
И мы шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот, когда стали прощаться,
Аленка сказала:
- Если бы у меня были деньги, я бы купила еще один шарик… чтобы ты его выпустил.
