Как-то раз, придя голодный

Как-то раз, придя голодный,

В дом промёрзший и холодный,

Над своей пустой кастрюлей,

Я ругался в полутьме.

Что несчастьям нет предела,

Без работы и без дела,

Всем ненужный, одинокий,

В век двадцатый, в век жестокий,

Я живу в своей стране,

Сам с собой наедине,

И не знают обо мне.

И своей души страданья,

Я облёк в свои мечтанья,

В бесконечные исканья,

Смысла жизни на земле,

И тома энциклопедий.

И больших умов наследий,

Я листал, но лишь трагедий,

Видел след, да жизнь во зле.

И всё в пепле и золе.

А властей в словах фальшивость,

Вызывала лишь гадливость,

Лживость и несправедливость,

Видел только я в стране,

Кто всю жизнь в поту трудился,

Ничего тот не добился,

И под старость обносился,

Кто-то сгинул на войне,

И от жизни безысходной,

Утопил себя в вине,

Продал душу сатане.

Но тут лопнул терпенье,

И прорвало озаренье,

Что не быть вовек народу,

Вместе с властью заодно,

Что стоят у власти воры,

И напрасны наши споры,

Чей строй лучше разговоры,

Если ждёт нас жизни дно,

Ждёт страдание одно,

Счастья нет давным-давно.

Те, кто сильно есть хотели,

Голубей ловили, ели.

До того поднаторели,

Стали кошки пропадать,

Как грибы росли стачкомы,

Звали на борьбу профкомы,

И подпольные райкомы,

Стали массы убеждать,

Против власти выступать,

И жестокие реформы всенародно осуждать,

Хватит, хватит выжидать.

А в госдуме депутаты,

Разошлись в свои палаты,

Обсуждают результаты,

Что ещё с людей собрать,

Чтобы славно пить и жрать.

Тут я словно бы очнулся,

И всем сердцем содрогнулся,

Видя нищую старушку,

Что с помойки есть брала,

И подумал, вот дела,

И спросил я у старушки,

Было ль так ещё когда,

И ответила старушка,

Плохо жили мы всегда,

Даже в лучшие года.