Как-то раз, придя голодный,
В дом промёрзший и холодный,
Над своей пустой кастрюлей,
Я ругался в полутьме.
Что несчастьям нет предела,
Без работы и без дела,
Всем ненужный, одинокий,
В век двадцатый, в век жестокий,
Я живу в своей стране,
Сам с собой наедине,
И не знают обо мне.
И своей души страданья,
Я облёк в свои мечтанья,
В бесконечные исканья,
Смысла жизни на земле,
И тома энциклопедий.
И больших умов наследий,
Я листал, но лишь трагедий,
Видел след, да жизнь во зле.
И всё в пепле и золе.
А властей в словах фальшивость,
Вызывала лишь гадливость,
Лживость и несправедливость,
Видел только я в стране,
Кто всю жизнь в поту трудился,
Ничего тот не добился,
И под старость обносился,
Кто-то сгинул на войне,
И от жизни безысходной,
Утопил себя в вине,
Продал душу сатане.
Но тут лопнул терпенье,
И прорвало озаренье,
Что не быть вовек народу,
Вместе с властью заодно,
Что стоят у власти воры,
И напрасны наши споры,
Чей строй лучше разговоры,
Если ждёт нас жизни дно,
Ждёт страдание одно,
Счастья нет давным-давно.
Те, кто сильно есть хотели,
Голубей ловили, ели.
До того поднаторели,
Стали кошки пропадать,
Как грибы росли стачкомы,
Звали на борьбу профкомы,
И подпольные райкомы,
Стали массы убеждать,
Против власти выступать,
И жестокие реформы всенародно осуждать,
Хватит, хватит выжидать.
А в госдуме депутаты,
Разошлись в свои палаты,
Обсуждают результаты,
Что ещё с людей собрать,
Чтобы славно пить и жрать.
Тут я словно бы очнулся,
И всем сердцем содрогнулся,
Видя нищую старушку,
Что с помойки есть брала,
И подумал, вот дела,
И спросил я у старушки,
Было ль так ещё когда,
И ответила старушка,
Плохо жили мы всегда,
Даже в лучшие года.
