Вступает — на диво и смех Сиракузам —
Тиран Дионисий в служители музам:
Он лиру хватает, он пишет стихи;
Но музы не любят тиранов холодных, —
Творит он лишь груды рапсодий негодных,
Исполненных вялой, сухой чепухи. Читает. В собранье все внемлют с боязнью.
Зевать запретил он под смертною казнью,
Лишь плакать дозволил, а те наконец
Зевоту с таким напряженьем глотают,
Что крупные слезы из глаз выступают,
И, видя те слезы, доволен певец. Вот, думает, тронул! — Окончилось чтенье.
Кругом восклицанья, хвалы, одобренье:
‘Прекрасно! ’ — И новый служитель камен,
Чтоб выслушать суд знатока просвещенный,
Зовет — и приходит к нему вдохновенный
Творец дифирамбов, поэт — Филоксен. ‘Я снова взлетел на парнасские выси
И создал поэму, — сказал Дионисий. —
Прослушай — и мненья не скрой своего! ’
И вот — он читает. Тот выслушал строго:
‘Что? много ль красот и достоинств? ’ —
‘Не много’.
— ‘А! Ты недоволен. В темницу его! ’
Сказал. Отвели Филоксена в темницу,
От взоров поэта сокрыли денницу,
И долго томился несчастный. Но вот
Свободу ему возвращают и снова
Зовут к Дионисию. ‘Слушай! Готова
Другая поэма, — тут бездна красот’. И новой поэмы, достоинством бедной,
Он слушает чтенье, измученный, бледный,
Мутятся глаза его, хочется спать.
Тот кончил. ‘Ну что? Хорошо ли? ’ — Ни слова
Ему Филоксен, — отвернулся сурово
И крикнул: ‘Эй! Стража! В темницу опять! ’
