Над степью хакасской взрываются грозы,
темнеет земля и белеет земля.
Помет лошадиный, как серая роза,
лежит на холме среди пут ковыля.
А красные скалы, а красные склоны,
а желтые горы уходят во тьму.
И где ты ни встанешь – планета наклонна,
и мир весь ответит, коль крикнешь кому!
Отары овец тихо дремлют в низине,
средь синего лотоса и чабреца.
Но движется ливень медведем в малине –
шумя, и сопя, и ломя до конца!
Ты кепку поймал. Ветер сумрачным жаром
пред самым дождем наступает от гор.
И рухнули жерди старинной кошары,
кизяк покатился, сморгнуло костер…
И вздрогнули кони, и морды задрали,
и от наслажденья застыли они.
Вот смутными стали. Вот белыми стали
за бешеным ливнем, у тучи в тени.
А в серой степи, возле каменных чудищ,
ягненок с зеленым числом на боку
и блеет и мечется… Ты не забудешь,
как солнце могильники жгло на скаку.
Как ливень, погаснув, с веселой отвагой
опять накрывал этих скал красноту,
как будто седой папиросной бумагой
прекрасное в книге веков паспарту.
Как на день сто раз изменялась погода,
как шли мы, склонясь,– то на свет, то на тьму;
и легкие жгла нам ознобом свобода,
и все мы кричали. Зачем? И кому?.
1988
