Я был наивный инок.
Цельюмнил одноверность на Русии обличал пороки церкви,но церковь — боже упаси!
От всех попов, что так убоголюдей морочили простых,старался выручить я бога,но — богохульником
Не так ты веришь!»— загалдели,мне отлучением грозя,как будто тайною владели —как можно верить, как нельзя.
Но я сквозь внешнюю железностьу них внутри узрел червей.
Всегда в чужую душу лезутза неимением своей.
О, лишь от страха монолитныони, прогнившие давно.
Меняются митрополиты,но вечно среднее звено.
И выбивали изощреннопопы, попята день за днемнаивность веры, как из чреваребенка, грязным сапогом.
И я учуял запах скверны,проникший в самый идеал.
Всегда в предписанности верыбезверье тех, кто предписал.
И понял я: ложь исходилане от ошибок испокон,а от хоругвей, из кадила,из глубины самих икон.
Служите службою исправной,а я не с вамп — я убег.
Был раньше бог моею правдой,но только правда — это бог!
Я ухожу в тебя,
Россия,жизнь за судьбу благодаря,счастливый, вольный поп-расстригаиз лживого монастыря.
И я теперь на Лене боцман,и хорошо мне здесь до слез,и в отношенья мои с богомздесь никакой не лезет пес.
Я верю в звезды, женщин, травы,в штурвал и кореша плечо.
Я верю в Родину и правду...
На кой — во что-нибудь еще?!
Живые люди — мне иконы.
Я с работягами в ладу,но я коленопреклоненноим не молюсь.
Я их люблю.
И с верой истинной, без выгод,что есть, была и будет Русь,когда никто меня не видит,я потихонечку крещусь.
