Я пишу о тебе, дорогая Мари, и о том, что приснилось опять, как мы были подростки и бунтари, как пытались всё время сбежать из распахнутых окон и душных кафе в захватившую город весну. Как мы пили вино и ликёр из конфет, и хотели друг в друга нырнуть.
Дорогая Мари, мой несбыточный сон, до чего ты была хороша. Помню лестничный запах и мутный плафон, и как трудно мне было дышать. Потому что губами касался виска, чернослива любимых волос. Ты мгновенно пьянила меня, дурака, будто яблочный кальвадос.
Ты же помнишь, Мари, наш пустой кинозал, поцелуй на последнем ряду. Как я мчал, дорогая, как же я мчал – вряд ли нужное слово найду. А потом было небо, гитара, балкон, разноцветные звёзды в горсти… Покрасневшая кожа и сдавленный стон, и испуганный шёпот: Прости.
Как мечтали, Мари, что набьём имена, на плече – вместо глупых колец. Ты была мне и друг, и сестра, и жена. Компаньон, отраженье, близнец. Мы хотели угнать самолёт или байк, чтоб увидеть, каков этот мир, собирали еду и одежду в рюкзак: пара маек, лепёшка и сыр.
Как мы верили свято во всю чепуху, что друг другу несли по ночам, как трещала джинса на траве или мху, и послушно слетала к чертям. Как ты сладко сопела, смешная Мари, в тишине, под янтарным лучом. Я пишу тебе снова, и текст говорит обо всём, обо всём, обо всём…
Ты приснилась опять, и теперь я – поэт, сумасшедший, что пьёт до утра. Дорогая Мари, почему тебя нет, почему эта жизнь так сера? Почему не цепляют другие тела, и не в кайф этот пот, этот ритм? Почему наша юность давно умерла? Почему я проснулся, Мари?
