Сборник стихотворений авторов сайта «Ты-Поэт». Волгоград: Перископ-Волга, 2017. С. 55–62.
***
В небе пролито молоко,
да осколками крыши матовы.
Лихорадочный блеск окон
угасает, ставнями спрятанный.
Лес синеет губой продрогшею.
Дождь плетет паутину водную.
Под душой тяжелой, намокшею,
травы клонятся приворотные.
Оттого, что ты далеко,
даже птицы поют невнятно…
Не утечь мне отсюда рекой,
чтоб к тебе прикоснуться взглядом.
Хрустальный дом
По стеклянной стене серебром
дождь стекает, струясь водопадом, —
амальгамою прячет мой дом
от настырных фонариков-взглядов.
Позолотою солнца горя,
пламенеют хрустальные стены.
И, застыв в глубине янтаря,
я былинкой не чувствую плена.
Изумрудною гладью дыша,
я волнуюсь волнением моря, —
мой аквариум, как батискаф,
проплывает сквозь радость и горе.
На взморье
На взморье мором грозили тучи
и скрежетали по сходням неба…
Линём метался в пучине лучик
Луну уныло ища, как хлеба…
Маяк маячил на взгорье мачтой,
меняя облик под облаками.
Ночь сотрясала природу качкой
и в окна наши бросала камни…
…У ставней ветер затих уставший,
По стенам лучик ползет упрямый.
Паучий невод, луну поймавший,
дрожит на пяльцах оконной рамы.
Блок умирает
Душно в городе… Крысы да воры
торжествуют в безлюдных щелях…
Плотно сдвинуты темные шторы,
но ползет духотой липкий страх…
Декаданс нам казался игрою, —
вот и рухнул наш карточный дом.
По ночам исчезают герои…
Палачи отсыпаются днем…
Душно в городе. Серое лето.
Двадцать первый. Мне сорок всего…
Духота убивает поэтов.
Но искусство живет всё равно!
Бродскому на память
Последний классик, говорят, ушел…
Отзывчивостью высшей был отозван.
Шалом ему! Всё ж лучше, чем шеол…
Поэты ведь в раю? И нам не поздно?
…Ему не поздно было свой прононс,
и свой речитатив, и свой глоссарий
нам завещать… Он римский взор пронес
по-над пустынею, как славный Велисарий…
…Последний классик, говорят, эстет,
смакующий культурные изыски,
беседует вальяжно — тет-а-тет —
и цедит стих, как кьянти или виски.
Процеживает золотую пыль,
выглядывая самородки в прищур. —
А в древних городах степной ковыль
растет давно, и звери хищно рыщут…
Его Поэзию толпой не заглушить,
и ей не провалиться в грязный тартар —
в ней благородство высшее души:
«Я христианин, поскольку я не варвар».
Эфемерное
Откуда грусть в глазах, коль день хороший?
Откуда в них задумчивость густая?
Неужто снег, что наледь припорошил,
вдруг под ногами бездною растаял?
Да, нет! Всё — оки-доки, не тревожься!
Нет, да проглянет солнышко сквозь дымку!
Сигнализация, сработавшая ложно,
украла безмятежность под сурдинку…
А, впрочем, не скулим и не пророчим
о том, как жизнь идет себе вразвалку…
Ты сам себе — и пасынок, и отчим,
играющий в занудную орлянку.
Сам по себе, сам за себя, с собою
проговоривший как-то экивоки, —
ни с чем не возишься как с писаной торбою,
но вызываешь всюду кривотолки…
Откуда смех в глазах, коль день негожий?
Откуда в них ребячливость пустая?
…Да просто снег, что наледь припорошил,
вдруг под ногами лужицей растаял!
Из провинции Ци
[Письмо последнего философа неизвестной китайской школы
последнему императору неизвестной китайской династии]
В провинции Ци циклично идут реформы:
прокламации, акции, акты, проценты, центы.
Дефицит целомудрия превышает допустимую норму.
Количество нищих прямо пропорционально числу доцентов.
В провинции Ци колесницы цепляют цугом. —
Движенье гуаней к цели идет отнюдь не по средствам.
Циклоиды — в городах, чахнет земля по плугу.
Стену воздвигли сами — некуда, значит, деться.
В провинции Ци популяции нет прироста.
Рождаются и умирают тайно, по нелегальным схемам.
Живут неизвестно чем и как, по непонятным ГОСТам…
Похоже, что всякий ци воздвиг свою малую стену.
Вмешайтесь в дела, император, провинции Ци!
Пришлите «бессмертный полк», но не элиту «вечных»!
Иначе, вся Поднебесная может отдать концы!
…Однако, есть шанс причалить… В горах…
Тянь-Шаня, конечно.
Сила привычки
Привычны: гул артиллерийский,
очередей надсадный треск,
упавшей в воду бомбы всплеск,
мин обезумевшие взвизги…
Кровоподтеки, синяки,
порезы, ссадины, мозоли,
бесчувствие к смертям и к боли…
И автомат — как часть руки…
Привычны ругань, крики, стоны,
и нервный тик, и злой мандраж,
и жгущий тело патронташ,
и лязг зубов, как стук вагонов…
Привычна, словно жизнь, — война.
Женой, приплодом, скарбом скудным
уж обзавелся воин мудрый.
…Но непривычна — тишина…
«Брутальный» Суворов
Пусть пули свистят, надрываются пушки, —
следит он за боем, к себе равнодушен.
Ни слова пустого, ни подлого мата —
лишь бровью повел, и понятна команда!
И волю его не сломить, будто шпагу,
и натиск не смять, как штабную бумагу…
Уместна брутальность при штурме куртины, —
она ни к чему на приеме в гостиной.
Брутальный Суворов, он прост и спокоен,
брутальный Суворов прилег под иконы —
на жесткие доски, кулак в изголовье —
солдаты умолкли на полуслове.
Брутальные люди, суровые нравы —
их строй исполинский, как стены дубравы!
Да, грубые руки, но добрые души!
Да, твердая речь, но посыл ее дружен!
Да, мы прямотою не машем, как плетью.
Да, мы хитрецою — не ровня соседям.
Хоть выглядит жизнь наша тяжкой и грубой,
брутальность — обшивка у русского сруба!
Пророк
Уйди, пророк, — ты нам мешаешь жить!
Нам некогда искать в своих глазницах
щепу и сор... Мы пристально в бойницы
глядим, чтоб не могли нас окружить
ветра, туманы, запахи цветов,
а то и ангелы с воздушными власами,
чтоб не тревожили нас птицы голосами,
похожими на всплеск колоколов.
Уйди, пророк! — нам некогда тянуть
грехов бирюльки! Впрочем, мы безгрешны,
мы носим белые, как саваны, одежды,
и в жилах наших серебрится ртуть.
Мы добываем хлеб в трудах немых,
нам озираться некогда на ближних.
Мы боремся за свет в убогих нишах,
а он… нисходит только на слепых.
Уйди, пророк, забудь слова любви! —
Нет состраданья во фригидных душах.
Нам не хватает рук мастеровых —
иди, пророк, и плотничай получше!
Ноктюрн-морт
Вот беспощадный к смыслам декаданс
танцует виртуальное фламенко.
Гурманы звонко шлют аплодисменты
как плату за полученный экстаз…
А Разум что? Упрятан под гранит…
(Ему почёт обещан, зря не бойтесь!)
Но интереснее — играть с либидо в кости
(хотя Оно без умолку свербит)...
Так ради краснословной кутерьмы
Поэт становится шаманом инфернально.
Ноктюрн печален, преисполнен тайной.
Но что во тьме увидишь кроме тьмы?
Эпистолы ромейского друга
«О ратных днях во снах мечтая,
не жди у времени утех…
Полно ведь тех, кто ищет рая!
Дружи со всеми против всех!»
«Как бремя тяжкое вериг
добро от имени и славы…
Послы и пленники лукавы:
любой огрех, — и ты погиб!»
«Пыль расточает, хоть не грек, —
в веках стоит Константинополь.
Он вводит племена во грех,
но в нем богатый лишь некрополь».
«Быть может, слыть ромеем — блажь…
А им не быть — судьбы проклятье.
Ведь, кроме чести, что с них взять-то? —
Её не купишь, не продашь…»
«Пусть! Каждому своя награда,
не жди у времени утех…
Полно ведь тех, кто ищет ада!
Воюй со всеми, но за всех!»
Потенциальные
Пока нас жизнь не подвела к черте,
пока не осадили нашу Трою,
мы пребываем в недовысоте,
мы лишь потенциальные герои!
Пока нас не распяли на Кресте,
пока не покорили нашу выю,
мы пребываем в недовысоте,
мы лишь потенциальные святые!
Осенние думы
Природа — стих, что знаешь наизусть:
Ничто не впечатляет новизною!
Унынье, страсть, победа, снова грусть…
А межсезонье — дань озноба зною?
Твои объятья — осени обряд:
Как тень, дрожишь, обнажена порывом!
Увядшей ласки полон снежный взгляд…
О чем ты плачешь облетевшей ивой?
Как вечно-зеленеющими стать? —
Благослови осеннюю прохладу!
Как дар всему — исполни «исполать»!
И не гаси во тьме свою лампаду!
Прими свой срок, судьбе не прекословь:
Проходит всё, но только не Любовь.
