Жил когда-то в Киеве некий князь, и был возле Киева змей, и каждый год посылали ему дань: молодого парубка или дивчину.
Вот подошёл черёд дочки и самого князя.
Нечего делать: раз горожане давали, надо и ему давать.
Послал князь свою дочку в дань змею.
А дочка была такая красивая, что и не рассказать.
Вот змей её и полюбил.
И стала она к нему ластиться и спрашивает однажды:
– Есть ли,– говорит,– на свете такой человек, что мог бы тебя одолеть?
– Есть,– говорит,– один такой в Киеве, живёт над Днепром.
Как затопит он печь в хате, так дым под самые небеса подымается; а как выйдет к Днепру кожи мочить (ведь он кожемяка), то несёт не одну, а сразу двенадцать; и как намокнут они в Днепре, я возьму да за них и уцеплюсь; вытащит, мол, он или нет?
А ему всё равно: как схватит, то и меня заодно с ними чуть на берег не вытащит.
Вот его одного только
и боюсь.
Запало это в голову княжне, думает: как бы ей весточку домой подать да на волю к отцу выбраться?
А при ней не было ни души, только один голубок.
Выкормила она его ещё в то счастливое время, когда в Киеве жила.
Думала, думала, а потом взяла и написала отцу-батюшке:
Вот так, мол, и так, есть у вас, батюшка, в Киеве человек по имени Кирило, а по прозвищу Кожемяка.
Просите его через старых людей, не согласен ли со змеем сразиться, не вызволит ли меня, бедную, из неволи!
Просите его, и словами, и подарками, да чтоб не обиделся он за какое случайное слово!»
Написала так, под крылышко голубку привязала да и выпустила в окно.
Взмыл голубок под облака и прилетел домой, к князю на подворье.
А как раз в ту пору по двору бегали дети.
– Батюшка, батюшка, – говорят, – видишь, голубок прилетел от сестрицы?
Возрадовался князь поначалу, а потом подумал и опечалился:
Загубил уже, верно, проклятый ирод моё дитятко».
Приманил к себе голубка, глядь – а под крылышком грамотка.
Он за грамотку.
Читает, а дочка и пишет: так, мол, и так.
Вот призвал он тотчас к себе всю старшину.
– Есть ли такой человек, что прозывается Кирилом Кожемякой?
– Есть, князь.
Живёт над Днепром.
– А как бы к нему подступиться, чтоб и не обиделся, и послушался?
Вот посоветовались да и послали к нему самых старых людей.
Подходят они к его хате, отворили потихоньку дверь да так и оробели.
Смотрят – сидит на земле сам Кожемяка к ним спиной и мнёт руками двенадцать кож, и только видать, как большущей седой бородой качает!
Вот один:
– Кахи!
Встрепенулся Кожемяка, а двенадцать кож только – раз! – и лопнули все.
Обернулся к ним, а они ему в пояс:
– Вот так и так, прислал к тебе князь с просьбой...
А он и не смотрит, не слушает: рассердился, что двенадцать кож из-за них порвал.
Они снова давай его просить, давай умолять.
Вот беда!
Просили, просили да так и пошли, головы понуря.
Как тут быть?
Печалится князь, печалится старшина.
– А не послать ли нам ещё и молодых?
Послали людей помоложе – и те ничего не смогли поделать.
Молчит и всё, будто не к нему обращаются.
Так разгневался из-за кож.
Поразмыслил князь и послал к нему малых детей.
Они пришли да как начали просить, как стали на колени да как заплакали, тут уж и Кожемяка не вытерпел, сам заплакал:
– Ну, для вас-то я это сделаю!
И пошёл он к князю.
– Давайте же мне, – говорит, – двенадцать бочек смолы да двенадцать возов конопли!
Обмотался коноплёй, осмолился хорошенько смолой, взял такую булаву, что, может, в ней пудов десять, да и двинулся к змею.
А змей и говорит:– Ну что,
Кирило, биться пришёл аль мириться?
– Да где уж мириться?
Биться с тобой пришёл!
Вот и начали они биться, так земля и гудит.
Что ни разбежится змей да ухватит Кирила зубами, так кусок смолы и вырвет; что ни разбежится да ухватит, так клок конопли и вырвет.
А он его здоровенной булавой как ударит, так в землю и вгонит.
А змей, как огонь, пылает, так ему жарко; и пока сбегает к Днепру напиться да прыгнуть в воду, чтобы слегка поостыть, то Кожемяка уже коноплёй обмотался да смолой осмелился.
Вот выскакивает из воды проклятый ирод и только разгонится навстречу Кожемяке, а тот его булавою – гугух! – только эхо катится!
Бились, бились – только пыль столбом да искры скачут.
Разогрел Кирило змея получше, чем кузнец лемех в горне, так и фыркает, так и захлёбывается, окаянный, а под ним земля стонет.
На горах народ стоит: ждёт, что оно будет.
А тут змей – бух!
Аж земля затряслась!
Народ так и всплеснул руками:
– Ай да Кирило!
Ай да Кожемяка!
С того времени и стало называться то урочище, где Кирило жил,
Кожемяками.
