Ко мне тут намедни наведался бог
в потрепанной грязной одежде.
С порога мне выдал, что смысла не видит во всех этих рясах, сутанах и складках,
что в целом не так он и плох,
ну были какие-то промахи прежде,
потопы и войны во имя него. Короче, не так уж все гладко.
Меня в детстве учили быть вежливым,
я предложил войти, принял лохмотья, сказал ему: "Ежели
желаешь уюта и теплой беседы,
можешь к камину пройти, но нет дров
и еще ничего нет к обеду.
Ты уж прости, милый бог.
И, если честно, то я в тебя даже не верю."
Он меня взглядом лукавым измерил,
прошел прямо в зал, где камин был прохладен
(и, откровенно, держался на ладан).
Тогда он воскликнул, уверенно глядя в глаза:
"Чтобы камин без огня - так нельзя!
Дай мне библию на растопку,
чтоб обогреть эту комнату, этот дом, твоей жизни безудержный холод.
Возьми пустую бутылку и стопки,
я сделаю немного вина
и хлеба, чтобы прибить этот голод.
Мы сможем беседовать до рассвета,
и не наша вина,
что я бог, что могу делать это."
И вот мы сидим во хмелю, болтаем.
Про него почти нет, в основном про меня.
И я даже не знаю,
как от одной книги может быть столько огня.
Он ловит мой взгляд и, кажется, мысли:
"Просто концентрация всего прошлого,
всего открытого и всего закулисья,
отчасти пошлого."
Сделав еще глоток и достаточно осмелев,
я посмотрел богу прямо в глаза,
прямо в бездну, куда нельзя.
Там было столько боли наотмашь и столько счастия нараспев,
что я не сдержался, вскрикнул, еле стопку сдержав.
Бог усмехнулся, слегка мою руку сжал,
и я побежал...
Побежал по Афинам, Мекке и Риму,
по Константинополю и Иерусалиму,
по всем церквям, часовням, капищам и храмам.
Жал руки идолам, Кришне, Зевсу и Раме,
всем богам, что когда-то сюда приходили.
Читал книги, что так ярко горели в камине.
Я увидел все антиутопии миров без красок
и утопически-прекрасные пейзажи Марса.
Все войны прошли через меня в лицах,
я видел, как расширялись и рвались границы,
как чума уносила с собою миллионы людей,
как люди травили газом детей.
Цари один за другим лили друг другу яды.
Я стонал как в бреду: "Не надо! Больше не надо!"
Слезы текли потоками соленого Иордана,
я просил его отпустить, словно маленький мальчик звал свою маму.
Вдруг видение исчезло.
В прихожей стоял какой-то мужчина и надевал на себя лохмотья облезлые,
мне улыбнулся и тихо сказал:
"Иногда можно что-то, чего нельзя.
Иногда можно нарушить какие-то правила,
главное - поступай искренне, правильно."
Затем добавил, серьезно глядя мне в душу:
"Позовут в бой за меня - не думая, откажись,
злость порождает злобу, жизнь порождает жизнь."
Затем у калитки он повернулся и бросил сквозь утренний дым:
"И, слушай,
почини уже свой камин".
