Когда хочу писать к тебе сии я строки,
В то время из очей моих льют слезны токи
И из трепещущей руки перо падет.
О Бибиков, мой друг, Козловского уж нет!
Он кончил жизнь, и нам не зреть его вовеки.
Пролей и ты о нем со мною слезны реки;
Я знаю, что тебя встревожит весть сия:
Ты, Бибиков, его любил равно как я.
Я знаю, что о нем и ты стенати будешь,
И знаю, что его ты вечно не забудешь.
Уже престала нас сия надежда льстить,
Что время нам его возможет возвратить;
Но время, как река, в понт вечности стремится,
А друг наш никогда уж к нам не возвратится.
Не возвратится он… Льзя ль было вобразить,
Что рок готовился нас вестью сей сразить?
О весть ужасная, ты ум мой устрашила,
Жестокая судьба, ты друга нас лишила!
Хоть больше свойственно рыдание женам —
Но можно ль, Бибиков, о нем не плакать нам?
Кто сам чувствителен и дружбы цену знает,
Тот сам, увидя нас, и с нами восстенает.
Он более других тобою знаем был:
Ты знаешь, сколько он отечество любил,
Художеств и наук Козловский был любитель,
А честь была ему во всем путеводитель:
Не шествуя ль за ней, он жизнь свою скончал
И храброй смертию дела свои венчал?
Я мысленными зрю его теперь очами,
Неустрашенного меж острыми мечами,
Когда россияне стремились на врагов,
Чему, я думаю, свидетель был Орлов,
Свидетель дел его и был свидетель чести.
Преславный сей герой уверит нас без лести,
Когда его судьба во град сей возвратит,
Тогда он нам о нем подробно возвестит.
Не сомневайся в том и будь о сем известен:
Кто мог нам другом быть, тот должен быть и честен.
Сие одно меня в печали веселит,
Что он окончил жизнь, как долг и честь велит,
Имея во уме отечество драгое.
Так будем, Бибиков, с тобою мы в покое,
Не станем более крушиться и стенать,
Но будем иногда его воспоминать.
Когда о храбрых кто делах вещати станет,
Козловский первый к нам во ум тогда предстанет;
Хвалу ли будет кто нелестным плесть друзьям,
Он должен и тогда представиться глазам;
Иль с нами разделять кто будет время скучно,
Он паки в памяти пребудет неотлучно;
Всечасно тень его встречать наш будет взор,
Наполнен будет им всегда наш разговор.
Итак, хоть жизнь его судьбина прекратила
А тело злачная пучина поглотила,
Он именем своим пребудет между нас,
Мы будем вспоминать его на всякий час.
1770
