К
К
Л И
А И
Ь
Было ли это или не было — ехал по раскалённым от солнца пескам старик.
Он ехал на ишаке и вёл за собой на поводу верблюда.
Старик до света работал на мельнице и очень устал.
Верблюд нёс на себе тяжёлые мешки и тоже устал.
Ишак же устал потому, что на нём сидел старик.
А до аула было еще далеко.
От бархана к бархану, от одной песчаной горы до другой, целый день вела старика дорога.
Даже птица не знает, где конец этой дороге.
Ветер и тот не знает, где конец пустыне.
А человек называет эту пустыню
Кум, что по-туркменски значит «чёрные пески».
Вот где ехал старик.
Он ехал и пел песню, длинную, как его жизнь, и печальную, как его мысли, потому что он был уже очень стар и борода его стала белой, как груда хлопка, но у него не было сына — помощника в старости.
О чём старик думал, о том и пел:
Был бы у меня сынок,
Сынок хотя бы с ноготок, —
Лицом подобный цветущему маку,
Нравом подобный весёлому солнцу,
А трудолюбием подобный пчеле, —
Вот тогда был бы я счастлив…
Вдруг старик услыхал, что кто-то его зовёт:
— Эй, ата-джан, дорогой отец!
Если у тебя нет сыночка, так возьми меня в сыновья.
Старик удивился.
Он остановил ишака и стал смотреть себе под ноги, но увидал на дороге только сухие кусты верблюжьей колючки.
Но голос раздался снова:
— Если хочешь увидеть орла, не смотри на землю!
Тогда старик поднял глаза к небу, однако и там не нашёл ничего.
А голос сказал совсем громко:
— Эй, ата-джан, кто же ищет барса среди облаков?!
Старик взмолился:
— Перестань прятаться!
Покажись сейчас же!
Ему очень хотелось поскорей увидеть своего долгожданного сыночка.
И вдруг он его увидел: маленький мальчик выглянул из верблюжьего уха!
Он весело посмотрел на старика и пропищал тоненьким голоском:
— Я здесь, здесь!
Ты видишь меня?
Будь так добр, помоги мне выбраться из этой тесной кибитки, а то я задохнусь.
Старик вынул мальчика из верблюжьего уха и посадил себе на ладонь, — вот какой он был маленький!
Голова его спереди была гладко выбрита, как у всех туркменских мальчишек, а за ушами торчали две тугие чёрные косички.
— Как же тебя зовут? — ласково спросил старик мальчика.
— Зови меня как хочешь! — бойко ответил малыш и принялся заплетать свои косички.
Он проделывал это так спокойно, будто сидел у себя дома на мягкой кошме-подстилке, а не на шершавой ладони.
Старик покачал головой:
— Какой же ты маленький!
Клянусь, ты не больше половины верблюжьего уха!
Малыш глянул на старика и засмеялся:
— Вот так меня и зови!
Это мне по душе!
И старик назвал мальчика Ярты-гулок, что и значит «половина уха».
— Всем ты хорош,
Ярты-гулок, — вздохнул старик, — но будешь ли ты мне добрым помощником в старости?
Ты слишком мал!
Сынок хитро подмигнул отцу и ответил:
— Ата-джан, алмаз тоже не велик, но за один алмаз отдают сотню больших верблюдов.
И прибавил:
— Но ты, отец, не отдавай меня и за тысячу верблюдов, потому что я принесу в твой дом счастье и удачу.
С этими словами Ярты-гулок вскочил на ноги и, как заправский погонщик, закричал на задремавшего ишака:
— Ио, ио, мой ишак!
Вези нас скорее к дому, а то у моей матери плов пригорит!
Ишак встряхнул ушами, и все четверо двинулись в путь.
* * *
Пускай они едут, а ты слушай, что было со старухой.
Старуха сидела посреди двора на белой кошме-подстилке и ткала ковёр.
Она завязывала маленькие шерстяные узелки и думала о своём горе.
А когда у человека горе, он или плачет, или поёт.
Вот старуха и пела:
Был бы у меня сынок,
Сынок хотя бы с ноготок,
Выткала бы я для него ковёр —
Алый, как лепестки гвоздики,
Золотистый, как солнце на закате,
Синий-синий, как ночное небо.
Когда старуха глянула за ворота, она увидала, что её старик несётся вскачь на своём ишаке прямо к дому, а старый верблюд приплясывая бежит за хозяином.
— Эй, мать! — закричал старик еще издалека. — Счастье приходит и к молодым и к старым.
К нам пришло оно очень поздно, но тем лучше мы его оценим.
Я привёз тебе сына!
Старуха даже рассердилась:
— Зачем ты смеёшься над нашим горем?
— А почему бы судьбе не порадовать нас и не подарить нам маленького сыночка? — ответил старик и указал на мальчика.
Ярты сидел между ушей верблюда и важно поглядывал на родителей.
Старуха глянула на мальчишку и всплеснула руками:
— Ой, сыночек, какой ты красивый, какой румяный!
Она взяла мальчика в свои тёплые руки и не могла на него наглядеться.
Она шептала ему ласковые слова, называла его то румяным яблочком, то своим верблюжоночком.
А потом спросила:
— Почему только ты такой маленький?
Ярты отозвался:
— Не горюй, апа-джан: маленькому сыночку пойдёт на халат меньше шёлка!
И мать унесла сына в кибитку.
Это было днём, а потом пришёл вечер.
* * *
Старуха обошла всех своих соседок и позвала их на «уме» — помощь по хозяйству.
Она ничего не пожалела для гостей: наварила плову большой кунган, напекла сдобных лепёшек и поставила на стол деревянное блюдо, полное кишмиша и ломтиков сладкой дыни.
Целый вечер пели соседки, до поздней ночи звенела дутара.
И под звуки песен сшили женщины для Ярты-гулока три халата — из маленького платочка, тюбетейку из коробочки хлопка, а туфли-ичиги стачали из нежной кожи цыплёнка.
Они нарядили Ярты-гулока, посмотрели на него справа, потом посмотрели слева, хлопнули в ладоши и засмеялись:
— Вот это настоящий джигит!
Ярты-гулок поклонился родителям и важно сказал:
— Спасибо вам за заботу.
Отдыхайте на старости.
Теперь я возьмусь за хозяйство.
Однажды утром старуха намолола ячменной муки на ручной мельнице, замесила тесто на кислом молоке, развела жаркий огонь в глиняной печке-тамдыре и испекла три пышные лепёшки.
Она помазала их сверху хлопковым маслом, уложила в чашку, чашку завязала в чистый платок и стала надевать туфли-ичиги.
— Куда ты собралась, апа-джан? — спросил у матери Ярты-гулок.
Мать ответила:
— Я хочу отнести отцу обед в поле.
Ярты стал упрашивать:
— Не ходи!
Я сам отнесу обед.
Но мать не соглашалась:
— Куда тебе, ты еще маленький!
Ярты засмеялся:
— Я мал, да удал!
Будь спокойна: я во-время накормлю отца обедом.
Мать тоже засмеялась и согласилась, потому что у неё и без того было много работы по дому.
На прощанье она сказала Ярты:
— Не шали по дороге, сынок, нигде не задерживайся, а то я буду беспокоиться о тебе.
Приходи скорее обратно.
Но верно говорят люди: ребёнку поручи, да и сам за ним беги!
Проворный Ярты-гулок поставил узелок с лепёшками себе на голову и зашагал по дороге в поле, напевая весёлую песенку:
Я мал, да удал —
Я всех сильней!
Я мал, да удал —
Я всех проворней!
Так он шёл и глазел по сторонам, потому что вокруг было очень много такого, чего Ярты еще никогда не видел: то жук проползёт, то бабочка пролетит, то птица защебечет в высоком небе.
Но кто смотрит по сторонам, тот не глядит себе под ноги:
Ярты споткнулся и упал в ямку.
Другой бы на месте Ярты не стал горевать, выскочил бы и пошёл бы дальше.
Но как было выбраться из ямки Ярты-гулоку, если он сам-то был ростом не больше половины верблюжьего уха?
Для него это была не ямка, а яма, глубокая, как колодец.
Эй, моё дело плохо», — подумал мальчик, сидя на дне ямки, и прежде всего посмотрел, цела ли чашка.
Но чашка с лепёшками упала на мягкий песок и не разбилась.
Тогда Ярты собрал все свои силы, взвалил узелок себе на плечи стал карабкаться вверх.
Однако песчаные края ямки
Ались у него под ногами, и Ярты скатывался обратно.
Тогда он стал цепляться руками за корешки, торчавшие из земли.
Но крепкие корешки резали ему руки, а тонкие обрывались, и Ярты снова оказывался на дне ямки.
И сколько Ярты ни старался подняться вверх, тяжёлая ноша тащила его вниз!
Вдруг он услышал конский топот.
Какой-то джигит скакал по дороге и пел удалую песню:
Конь, мой конь,
Ты стройней джейрана!
Конь, мой конь,
Ты сильнее барса!
Мой конь,
Подобный степному ветру!
Топот приближался.
Ярты выглянул из ямки и в двух шагах от себя увидел всадника.
— Дядя-джигит! — крикнул Ярты. — Остановись, пожалуйста!
Тебе ничего не стоит вытащить мой узелок, а один я с ним провожусь до ночи!
Но всадник даже не услышал Ярты-гулока и проскакал мимо.
И Ярты попрежнему остался сидеть в своей ямке.
Но вот он услышал другую песню:
Я хочу пушинкой стать,
Лепестком урюка стать,
Я хочу душистым ветром стать,
Чтобы в дальних горах летать…
Ярты опять выглянул и увидел девочку.
Она шла по дороге и распевала песню, подгоняя ишака, нагруженного мешками с травой.
— Эй, кыз-джан!
Милая девочка! — закричал во весь голос Ярты-гулок. — Помоги мне поднять мои три лепёшки!
Солнце уже высоко, а мой отец еще не обедал!
Но девочка испугалась голоса, который так громко звал сё откуда-то из-под земли, потому что она не увидела в дорожной пыли маленького мальчишку.
Она громко закричала и со всех ног бросилась прочь от Ярты-гулока, а вслед за ней поскакал и ишак.
Опять Ярты остался один.
Скучно было ему сидеть в песчаной ямке.
Если бы я не глазел по сторонам, — думал малыш, — я давно был бы уже в поле и отец мой получил бы свои три лепёшки».
Но вот на дороге показался третий путник.
Толстый купец качался на горбе белого верблюда и сонным голосом напевал себе под нос:
Солнце бросает на землю золотые лучи, —
Ай-ай-ай, зачем оно не бросает золото?
Луна бросает на землю серебряные лучи, —
Ай-ай-ай, зачем она не бросает серебро?
Туча бросает на землю алмазные дожди, —
Ай-ай-ай, зачем она не бросает алмазы?
Я собрал бы всё,
Я стал бы богаче всех!
Ярты даже залюбовался великолепным верблюдом, украшенным расшитой попоной, и заслушался звона серебряных колокольчиков, подвязанных у него на шее.
Когда же купец поравнялся с ним, мальчик вежливо обратился к купцу:
— Прошу тебя, ага-бай, протяни только руку и подними из ямы мою ношу.
Поверь мне, для тебя она не будет тяжёлой.
Но купец даже не взглянул на Ярты-гулока и голосом, тягучим, как виноградная патока, спросил:
— А сколько ты заплатишь мне за услугу, мальчишка?
Ярты так рассердился на жадного купца, что не ответил ему ни слова.
Купец проехал мимо, позванивая колокольчиками, а Ярты сказал сам себе:
— Семь дум — одна голова!
Надо мне самому вытаскивать узелок из ямки, или мой отец не получит обеда до захода солнца.
Где силы нет, — позови ум на помощь!
Малыш развязал свой шерстяной кушак, разорвал его вдоль и свил из него крепкую верёвку.
Одним концом он обвязал узелок, а другой конец верёвки взял в зубы и стал карабкаться вверх.
Не зря говорит народ:
У самой длинной дороги бывает конец!» Теперь, когда узелок уже не давил малышу на плечи, выбраться из ямки оказалось куда проще.
Ярты напряг все свои силы и вскоре очутился на дороге.
Он осмотрелся и заметил неподалёку маленького белого ягнёнка.
— Вах, вах!
Когда нет коня, — поскачешь и на ишаке! — воскликнул мальчик.
Он привязал верёвку к ноге ягнёнка, взял длинную хворостину и с громким криком погнал ягнёнка прочь от ямки.
Ягнёнок испугался, заблеял и бросился бежать.
Но мы же знаем, что к его ноге была привязана верёвка, а к верёвке была привязана чашка с лепёшками.
Ягнёнок побежал и вытащил узелок из ямки.
— Хош!
Спасибо! — поклонился Ярты ягнёнку и отвязал от его ноги верёвку.
Ягнёнок убежал, а Ярты подпоясался кушаком, поставил себе узелок на голову, приосанился и пошёл в поле, как ни в чём не бывало распевая свою весёлую песню:
Я мал, да удал, —
Я всех сильней!
Я мал, да удал —
Я всех проворней!
Поле отца было уже близко, когда над головой мальчика раздалось громкое карканье.
Ярты глянул вверх и увидел врага: чёрный ворон пустыни кружился над его головой.
Он с шумом хлопал своими крыльями и опускался всё ниже и ниже.
Ярты пустился бежать.
Но не так-то легко уйти от врага, если у тебя на голове тяжёлая ноша.
Ворон стал настигать Ярты.
Мальчик нырнул в густую траву и, спасаясь от птицы, стал делать петли: он бежал то направо, то налево.
Но громкое карканье раздавалось всё ближе и ближе.
Жадная птица уже разинула клюв, чтобы схватить свою добычу, но не тут-то было: проворный Ярты скатился на дно сухого арыка и побежал по нему прямо к отцовскому полю.
Бежать по гладкому дну арыка было куда легче, чем пробираться в густой траве.
Противник стал отставать.
Ярты летел, как на крыльях, он видел уже впереди зелёную полоску отцовского поля и чуть не запел от радости.
Но вдруг на его пути показался новый враг: навстречу мальчишке, разинув пасть и страшно ворча, бежал сам мохнатый Бар — гроза всех аульных ребят.
Ярты даже присел от страха.
Пёс тоже остановился.
— Пропали мои лепёшки! — закричал Ярты во весь голос. — Если не съел их чёрный разбойник, они попадут в ненасытную пасть собаки!
Но и ворон был уже близко.
А собака присела на все четыре лапы, готовая броситься на Ярты-гулока и его вкусную ношу.
Однако шустрый Ярты не растерялся.
Он сбросил на землю свой узелок, выхватил из него лепёшку и бросил её собаке.
Конечно, всё случилось так, как задумал Ярты: собака прыгнула за добычей, но её опередил ворон.
Он схватил лепёшку и взмахнул крыльями, чтобы взлететь на воздух, но мохнатый Бар сделал большой прыжок и вцепился в птицу зубами.
Ворон бросил лепёшку и стал бить противника своим жёстким клювом, и оба покатились по арыку с громким карканьем и глухим рычаньем.
А Ярты сидел на краю арыка и кричал собаке:
— Возьми, возьми его!
Не отдавай злодею лепёшки!
И пёс с ещё большей яростью начинал трепать врага.
Но Ярты уже кричал ворону:
— Эй ты, большеносый колтоман-разбойник!
Неужели ты, царь пустыни, уступишь дворовой собаке?!
И тогда ворон ещё сильнее принимался долбить собаку своим каменным клювом.
Так они дрались, а Ярты увязал потуже свой узелок и побежал прямо к отцу.
— Ата-джан!
Я принёс тебе на обед лепёшки! — крикнул мальчик, увидев отца, пропускавшего в арык воду.
И старик улыбнулся сыну.
Он вытер руки пучком травы и взял у Ярты узелок с лепёшками.
А потом посадил малыша к себе на ладонь и сказал:
— Ай, хороший вырос у нас сынок!
Не успели мы с матерью оглянуться, а он уже стал настоящим джигитом!
Помни, милый: тепло бывает отцовскому сердцу, когда отец видит возле себя заботливого сына.
И старик принялся есть пышные лепёшки из ячменной муки, отламывая своему сыну по маленькому кусочку.
Никогда не едал Ярты таких вкусных лепёшек!-
Ц -
Туркменская народная сказка с иллюстрациями
