Мы несём своё море каждый внутри себя.
Кто-то может шутя поворачивать волны вспять, кто-то че́рпает воду и пьёт её из горсти, кто-то с бурями дружит, а кто-то утонет в штиль. Мне всегда говорили, что слёзы – всего лишь соль: если борт твой когда-то о камни проломит боль – так, что не залатаешь, – они тут же хлынут внутрь. Разрешишь себе плакать – недолго и утонуть: расцветает кораллами сердца терновый куст, и вода теперь – воздух, и слёзы теряют вкус, стрелы солнца – колонны, а море – зелёный свод. Сколько их там, на дне, погребённых под толщей вод – площадей, переулков и мёртвых пустых дворцов, белых мраморных статуй со стёртым водой лицом?
Я не храбрый моряк, догоняющий край земли, я не острые скалы, губя́щие корабли, не герой, вызволяющий про́клятых из оков. Я ныряю за жемчугом – кажется, глубоко, только вытяни руку – дотянешься до песка. Волны бьются, как сердце, и только песок в руках, ведь сокровища прячут лишь там, где вода темна. Я боюсь глубины, за которой не видно дна, я боюсь утонуть и не вспомнить себя самой.
Сколько вас там, внизу, погребённых под вечной тьмой? Я зову – ты не слышишь, вода выпивает звук, и дыханье из горла струится песком из рук, перламутровым бисером сыплется из горсти…
Я отдам весь свой жемчуг, чтоб кто-нибудь смог спастись. Чтобы, вздрогнув, открылись усталые створки век; чтоб он вышел на берег, где воздух и тихий свет, вспоминал своё имя, заращивал раны жабр – чтобы снова учился ходить, говорить, дышать и вошёл бы в свой дом, что так долго стоял пустым. Я отдам весь свой воздух, чтоб кто-нибудь—
пусть – не ты.
Поднимается ветер, стирает следы прилив, этот берег не помнит тех, что уже ушли, я не лучший пловец и не верю, что сдаться – грех. Миг становится дольше вечности в янтаре, волны бьются, как сердце, и снова в руках песок. Я не плачу, я помню, что слёзы – всё та же соль, в этом про́клятом море хватает своей воды.
Я не плачу, пусть кто-нибудь выплывет.
Пусть не ты.
