Раскинув густые волосы, легла я, слегка с вина
хмельная и хриплым голосом клянущая ночи без сна.
Всё мучит меня бессонница, как въехала в новый дом,
уже под глазами на пол-лица круги от присутствия в нём.
Таблетки в столе валяются, не могут они помочь,
и с ними не получается спокойно проспать всю ночь.
Поэтому алкогольные напитки пошли в расход,
хотя бы от них поневоле я способна заснуть, как кот.
Базар за углом раскинулся, каких в городах полно.
Над мясом гирляндой носки висят, и в воздухе тянет вином.
И после работы меня туда свела путеводная нить.
«Пожалуй, тебе вот такого дам, — узнав, что желаю купить,
сказала торговка вдумчиво и мне налила вина.
— До полночи не выкручивай, испей, как взойдёт луна».
Закупорив пробкой горлышко, бутылку вручила мне
и утром велела идти пешком по «кипенной пелене».
Послушно я, как пропащая, ждала, а внутри кричал
мой скептик: «Она обманщица!» И так же другой бы сказал,
любой, но я верю в искренность — торговка не стала б врать,
на лбу у меня не писано, но как-то смогла угадать.
Луна в половине первого над городом поднялась,
и я, обещанью верная, тяну золотую вязь
из слов на бутылке. Незачем здесь логику подключать,
терпимы любые мелочи. Мне лишь бы ночами спать!
Коль станет моим спасителем, товар будет нарасхват.
Я, пробку с бутылки вытянув, вдохнула густой аромат.
Особое сочетание у ягод с букетом трав…
И в сонное состояние вогнал незнакомый состав.
Раскинув густые локоны, легла я скорей в кровать.
Хотелось свободным соколом мне в небе во сне летать.
Закрыла глаза с улыбкой я, вино разлилось внутри
теплом… И луна безликая шепнула мне вдруг: «Узри…»
*****
Мне солнце светило ласково сквозь тяжесть узорных штор,
и день разыгрался красками. Я перед собою в упор
глядела. Чужая спаленка, чужой незнакомый дом.
Со мной так случалось с маленькой, когда я в посёлке родном
в лесу потерялась. Бабушка-соседка меня нашла,
играла, как с внучкой, в ладушки, и я у неё же легла.
Такое же чувство паники теперь, как тогда с утра…
У двери стояли валенки, и вдруг раздалось: «Вам пора!»
Посыпались где-то баночки, потом началась возня.
Я вышла.
— Быстрее, Танечка! Тебя одну ждут!
— Меня?..
Стою, словно в землю вкопана. Вся эта семья — моя?
Смотрю на портрет. «Прокопьева Мария». А кто же я?
Из зеркала смотрит девица в сорочке до самых пят.
— Ваш папенька будет гневаться! — в три голоса слуги галдят
и тащат обратно за руки быстрее меня одеть. Пугливо шепчу:
— А завтракать?..
Ответили:
— Нам бы успеть!
С тяжёлыми чемоданами бежали на пароход,
идущий к далёким странам, и отчаянно весь наш род
стремился к нему, подначенный провалом во всех делах.
Нам нечем счета оплачивать, и я испытала страх,
когда наводнила красками мне память о страшном дне
сознание… Тут не сказка, а я с прошлым столкнулась во сне!
Застыла и сумку бросила, и встали слова в груди.
— Уже всё готово, просим вас!
— Постойте, там смерть впереди!
Стою, не выходит двигаться, одеревенел язык.
Из дома успели выбраться, а здесь всё случилось в миг.
Пора кораблю отчаливать, вдруг крики, и люди прочь…
Сиротливо на причале я стою и ничем помочь
уже не могу. Потерян мой богатый род поутру.
Платок, что мне мать доверила, трепался на злом ветру.
Великие ожидания семью привели к концу…
И броские одеяния отныне мне не к лицу.
*****
Вернулась в поместье. Там уже порядку теперь не быть.
Кольцо на руке. Я замужем. Кого-то случилось любить.
Хотелось бы фотографию, где мы с ним вдвоём, найти…
Нашлась потом. С эпитафией… Давно разошлись пути.
Задолго до утра раннего, где кровь залила причал.
Любовь эта — штука странная. Мой муж красотой не блистал,
а значит, что договорами был скреплен расчётный брак,
как будто меня по скорому продали ему как третьяк.
У каждых господ скелетами до верха забитый шкаф.
Вопросов полно, ответов нет. Отец мой барон иль граф?
Татьяной зовусь Прокопьевой, но что это мне даёт?
Снег сыплется с неба хлопьями, и ветер в трубе поёт,
а я всё сижу в развалинах и слушаю ветра трель,
гадаю, что, видно, дали мне исполнить какую-то цель.
Развалины… Стены целые, а всё, что внутри, вверх дном,
и я ведь совсем не смелая, в избу не войду с огнём.
Пошла я по серым улицам от бывшего дома прочь,
не хуже продрогших куриц. Я не барская больше дочь.
Мужчина глядит, оскаленный, держа над ребёнком плеть —
тот плачет и держит валенок, не может его надеть.
Собаки несутся стаями, их губит голодный мор.
Тут много их, неприкаянных, голодных до ужаса свор.
Зачем мне смотреть страдания? Так мало своих проблем?
Я даже при всём желании, возможно, совсем не поем
сегодня. Трактиры шумные заманивают едой.
Так голодно, до безумия, но нет ни гроша с собой,
и платье уже испорчено, с оборками весь подол
висит безобразно клочьями. Меня словно кто-то вёл
по улицам мимо бедности, страдания и тоски.
За что я должна ответ нести? Мне стиснуло болью виски.
Неужто то дело отчее затронуло бедный люд?..
И взгляд их как нож заточенный… Надеюсь, что не убьют.
*****
Вот люди в домах попрятались, спустилась на город ночь.
Мне новые неприятности — все гонят с порога прочь.
Мне даже матрац без простыни и место в хлеву сойдёт,
но всюду лишь взгляды острые, как есть: не влезай — убьёт.
Подъехал мужик на лошади.
— Поедемте-ка со мной.
В трактире на главной площади нас встретили песни и вой.
Меня отвели к хозяину.
— Оставите даму здесь?
В глазах у меня отчаянье.
— Мне хлебца хотя бы поесть!
— Платить тебе, видно, нечего, — ответил он мне сквозь шум.
— Ну, ладно, давай до вечера, до завтра, а там решу.
Я спешно пошла до комнаты за ним на второй этаж.
По виду донельзя скромно, но трактир ведь не Вернисаж.
Еду принесли хорошую, наложено, как двоим,
а за полночь гость непрошенный явился, и следом за ним
толпа завалилась пьяная… Прошла я кошмарный круг
не раз и не два. Была не я в сети из чужих на мне рук,
и деться мне было некуда, и помощи не спросить.
Оплачивай так ночлеги да терпи, если хочешь жить.
Терпи их и не обманывай, пока не найдётся путь
и выход, а нынче заново пусть мнут молодую грудь.
Вторая неделя минула, колени привычно врозь
теперь, а была невинна… Для трактира несвойственный гость
однажды заехал вечером, ухоженный, в сюртуке,
и после короткой встречи я умчалась за ним налегке. Узнал он меня.
— Прокофьева ты Таня, с твоим отцом
за утренней чашкой кофе мы беседовали. Лицом
не вышел я, и женой себе тебя вскоре взял другой…
Теперь ничего не бойся, ты отныне навек со мной.
Смотрю на него. Он аристократ, красивый, как Аполлон.
Вельветовый голос и тёплый взгляд… Как жаль, что всё это лишь сон!
Он вырвал меня из вонючих рук, но щиплет меня как гусь
одна неприятная мысль: вдруг так выйдет, что я не проснусь?..
*****
Я в спальне сижу, отмытая, в сорочке, а рядом Бог,
герой мой, что пережитое принять мне посильно помог.
С тех поры уж минули месяцы, у нас появился сын.
Взойдёт он наверх по лестнице из мягких пуховых перин
и в свете найдёт признание. Хоть имя мне не вернуть,
но прошлые притязания пусть сыну не портят путь.
Растила его, как следует, хорошей была женой,
покуда мне не поведали, что муж был всему виной.
Узнала за чашкой чая я, что отдал меня отец
военному не случайно, а мой муж и в то время был лжец.
Не нёс никакой стабильности, повеса и ловелас
со всей его внешней милостью, чего и не скажешь сейчас.
Слепая была, не видела… Хоть браки не по любви —
не более чем обыденность среди голубой крови.
Мечтала я стать особенной, пойти вопреки отцу,
но, выдержав мою злобу, он меня не отдал юнцу
богатому, но пропащему, живущего только днём
одним, а любовь пьянящая — как маска на светский приём.
Напыщенно в ней рисуется, а как промотает всё,
любовь неизбежно сдуется, и ветром её унесёт.
А дальше ещё нелепее… Я стала чужой женой,
но он поступился скрепами, решившись любой ценой
меня получить обратно и отца посадить на мель,
и средства его этапами с лихвой оправдали цель.
Он выстроил авантюру и втянул в это весь мой род.
Потоком в карман купюры шли, страдал же обычный народ.
Обычная и понятная система дурить людей,
она была так состряпана, что мы ж и увязнули в ней.
Обманутые не мешкали, догнали у корабля…
И как же такого грешного носила ещё земля?!
Свернула поспешно свои дела, у зеркала замерла…
«Знакомо как… Где же видела?..»
И, кажется, поняла.
Стояла среди гостиной я, холодная, как стекло,
сама же себе противная. Что сразу-то не дошло?
Ведь цель — не прожить историю, а кое-что поменять,
и сон мой не оговоренный, я вправе им управлять.
Махнула рукой, вернула всё обратно на десять лет.
Мой муж пред отцом чепуху несёт, но тот не меняет ответ.
Махнула ещё раз и перешла к источнику всех страстей,
когда ночь осенняя принесла по сыну от двух матерей.
Один из них просто крестьянский сын, второй будет мне жених.
Покуда же оба один в один, я вмиг поменяла их
местами. И это действие сменило событий ход:
осталась с военным вместе я, как прежде семья живёт
в привычной для всех идиллии. Отец вёл свои дела,
повеса не приходил к нему, пути нам судьба не свела.
Очнулась в своей кровати я, и сон как рукой сняло.
Я в прошлом — аристократия, неслыханно повезло.
Сошла на последней станции и вспомнила свой портрет —
я, значит, реинкарнация Татьяны, что много лет
назад пронесла нелепую на хрупких плечах судьбу
и душу открыла светлую, но Бог не услышал мольбу.
Легко на душе и радостно, но кем же мне быть теперь?
Немало случилось гадостей… Я вышла несмело за дверь.
Я помню, что было велено идти сквозь туман пешком.
Весь мир поутру отбеленный, да так, что соседний дом
не видно. И так влетела я, ну как с корабля на бал,
в объятия чьи-то смелые.
— Татьяна, я вас искал.
Вельветовый голос искренне до дрожи внутри звучал.
Любовь разгорелась искрами, и мягкое «как я скучал»
сомнения все отринуло. Растила другая мать
его, всё плохое вынула, о чём не задумалась б знать.
К обеду туман рассеялся, истории новый ход
позволил мне птицей взвеяться, как сокол, умчать вперёд.
Торговке с базара я, не таясь, снесу дорогой кулон —
по краю бежит золотая вязь: «За счастье, вино и сон».
