слушай Оленька, тут остались одни бесстыжие
и какие-то мимолётные да бесследные.
вот я выжила и пишу тебе "я тут выжила",
а зачем, и сама до сих пор не ведаю.
войны жуткие, Оленька, выжгли во мне пожарище,
счастье внутрь не попадало, ходило около,
и на это смотрели с партера мои товарищи
иногда посвистывая да похлопывая.
представляешь, Оленька, все мои боголикие,
все избранники, по которым лила горючие,
для начала высушили меня да выпили,
а потом сменили на не таких измученных.
променяли, Оленька, даже без сожаления,
на спокойных козочек с рожками и копытцами -
я все церкви протёрла тогда коленями,
и глаза мои с горя иссохли да все повыцвели.
я стихи тут писала, каждый из сердца высосан,
думала, сжалятся надо мной хоть толику,
но недавно нашла себя просто до дна исписанной,
бессловесной и всеми забытой, Оленька.
не сыскала любви я словоплетением,
даже честности и сочувствия не сыскала я -
позабыли, Оленька, даже без сожаления,
променяли на более прочных и зубоскалых.
вся душа перетоптана вкривь башками пыльными,
все молитвы застряли комом непережёванным.
почему иногда, скажи мне, кресты посильные
выпадают такими - чугунными и тяжёлыми.
ты лежишь там, Оля, холодной землёй присыпана.
я пишу тебе. это всё, что судьбой назначено.
и цена за всё это была совершенно дикая,
но по-моему, Оленька, нами за всё заплачено.
