cпи, мое золото.
умирают и в тридцать, и в двадцать.
безупречный овал cкруглится
под ломким фарфоровым пальцем,
а потом вдруг — хрясь! — и осыплется рябью,
подёрнется сетью трещин.
в отраженьях моих — тьмы и сонмы вопящих женщин,
вопрошавших, подобно тебе: я ль на свете милее?
спи, красавица, пока кожа как мрамор белеет,
завтра будет иначе. если случится завтра.
золотую баночку с кремом позабудешь на стойке барной,
меж тарелкой с несвежею осетриной и бокалом с каким-то зельем,
поутру умоешься ядом бесконечной тоски и сомнений —
ваши ноги опутаны, вы все откусили от яблока Евы.
ты, к примеру, наткнёшься на шип в саду и уснешь белоснежною девой.
или сядешь в авто, намотав на тонкую шейку шарфик,
и пусть ты слишком юна и в городе нет Патриарших,
нет камина, над которым руки ломает твой Мастер,
но и здесь по улицам Аннушка бродит и льёт свое масло.
или годы спустя, когда в тысячный раз будет сердце разбито,
ты выберешь пенную ванну с вином и острою бритвой.
даже если прорвешься, уйдешь от извечной погони —
этот день наступит, от лица отнимешь ладони,
а на них лишь прах, отпечаток гримасы страсти.
спи, дитя.
ни один из вас не рожден для счастья.
