Босяк. Я рассчитал свой кошелек,
Харизму, даже чувство меры, опыт.
Но просчитался, как Адольф с Европой,
Пославший генералов на Восток.
Она была изысканным цветком...
Она была изысканным цветком,
Прекрасной розой с дивными шипами,
Высокой грудью, длинными ногами
И дьяволицей с ангельским лицом.
С нее писали всех Мадонн и Лед...
С нее писали всех Мадонн и Лед,
И все реинкарнации Венеры.
Но здесь не обошлось и без химеры,
И в этом у меня сомнений нет,
Всему виной прямая ветвь Лилит.
Всему виной прямая ветвь Лилит.
И я был пойман, соловей на ветке,
Посажен в позолоченную клетку,
Поэт, придворный клоун le petit.
Она была искусным птицеловом.
Она была искусным птицеловом.
Мне разрешалось петь, забыв о боли,
Читать стихи на вертеле неволи,
Но никогда не вспоминать свой дом.
Я был ее игрушкой и слугой.
Я был ее игрушкой и слугой.
Она меня кормила сладкой снедью,
На блюдце отчеканенному медью
И говорила: "eat, my lovely boy!"
Мы встретились в кафе на Сент Жермен.
Мы встретились в кафе на Сент Жермен.
Мы были вместе день и ночь, годами,
Пока, забывшись радужными снами
Я мог терпеть мой золоченый плен.
Но сны прошли и явь сменила их.
Но сны прошли и явь сменила их.
Усталой музой ночь пришла проститься
Со мною навсегда и вольной птицей
Мне захотелось снова быть. Прости,
Пора в дорогу мне, Императрица!
Пора в дорогу мне, Императрица!
Прощай Париж, прощай мой Сент Жермен!
Прощай, Любовь! Прощай мой сладкий плен!
Я ухожу, поэтом а не птицей,
Мне суждено забыть о вас, увы.
Мне суждено забыть о вас, увы.
Забыть костры ночей и дней сиянье,
Забыть своей любви очарованье,
Снять шапку с бубенцами с головы.
Расставшись навсегда с волшебным сном.
Она была изысканным цветком.
