Весь Ваш внутренний мир я люблю,
И люблю я все внешнее Ваше.
Оттого и спокойно терплю
Исчезание огненной чаши.
Молча муку такую сношу,
Как попавшие заживо в склепы.
Справедливости только прошу
Я, быть может, тяжелый, нелепый;
Пусть тяжелый, нелепый, как ложь,
В трехсосновой завязнувший чаще
Приносящий несчастье, — я все ж
Настоящий! Да, да! Настоящий.
Настоящее знал я тогда,
Знал блаженство, не бывшее в мире;
Пожеланий моих провода
Разнесли его всюду в эфире.
Утро каждое я посылал
Самой малой возникшей былинке.
Чтобы пестик ее просиял,
И лучистыми стали тычинки.
Всем желал одного: чтоб как я.
Не иначе, блаженными были, —
Ибо с самых родов бытия
Ослепительней не было были.
Да, пожалуй, еще об одном
Попрошу Вас: когда Вам не спится.
Как-нибудь, у меня за окном
В час ночной, пролетев, очутиться.
И послушать, как сонную тишь,
В расстояньи, за шторою близкой, —
Под каблук угодившая мышь
Разрезает пронзительным писком.
То мой бред. Потому не боюсь
В нем я с истиной впасть в разноречье.
Потому — как мертвец, я смеюсь,
Что у мыши — лицо человечье.