Я извлекаю спичкой из зуба тминное зернышко: одним щелком бликующего клыка раскусываются хрусткие полые звенья вязковатой советской выпечки. Хруст — травяной, преисполнен специйными вкраплениями — щелкающими травками-пряностями. Это — мята.
Желваковая имитация — скрежетание коренными зубами при максимальном раздутии ноздрей (мужской тип развития).
Легкий ацетонный шик глубинного раскрытия сменялся глубинной же опаской выстудить «заповедную суть»; неприятие профессиональной проекции — помесь ботанического ортодокса с чертежным вольномыслием и литературной претензией на оригинальность формы: «Душа. Вид сбоку. Местный разрез».
Тмин сгрызен, попав в зубную синюю пропасть. Он вынут и сгрызен. Слышится слово «когда?». Оно — как подставка для вытирания ног — широкая, шваброобразная, с негромко кричащей щетиной. В подставке застряли: пушинка, веревка цвета древнего терракота и липкая зеленая накипь. И пепел. Боже, помоги им выбраться!
*
1.
Тмин выседел.
В красно-коричневой вербе
Угнездился ситцево-грозный,
Омраченный губным фиолетом,
Но призрачно-ржавый полдень.
В обезвоженном выступе
Мыслей-развалин
Притаился трехстворчатый червь НЕЖЕЛАЮ.
Он негрозный, несильно, но гибкий
И гиперуниверсальный.
Тише, пальцы рук!
Громче, мрачный приемник!
Здесь оливковый
плоский
кирпич,
обесцевеченный весью
и заохренный матовой чернью
ЖИВЕТ.
2.
Сильнее, ярче ситцевого тмина
Сочнее плюша и краснее ночи,
Мои слова сольются в слюнном пике,
Как бы при виде дольки пол-лимона,
Иль липкого, ланит и роз слиянья,
Иссиня-сильного рахат-лукума.
Я верю вдохновенному предслюнью!
1989
