Божественная Хлоя!
В часы твоих отрад и твоего покоя
Ты любишь иногда,
Во отдых от труда,
Читать в стихах страницы
Досужной небылицы.
На разум кротких муз
Не налагаешь уз.
Твоей улыбкой благотворной
Приятных душ питаешь жар,
И из забавы стихотворной
Счастливый производишь дар.
Не ставишь никому в обиду,
Когда по некакому виду
Найдутся в глубине веков
Давно известные гремушки дураков.
Желаешь, наконец, чтоб «Душеньки» писатель,
Старинных вымыслов простой повествователь,
Вступил в широкий путь забавнейших творцов.
Хоть прежних лет моих я жара не имею,
Желание твое преслушать не умею;
Скажу, что люди встарь слыхали от отцов:
В пустой Аравии живали прежде люди,
Не знаю, были то иль скифы, или чуди,
Или другой народ;
Но по преданиям, от рода в дальний род,
Известно каждому из многих сказок чудных,
Что тамо в областях безводных и безлюдных,
Где кроются в песках признаки городов,
Бывало много царств, овец и пастухов,
В каком ли тамо царстве,
В каком ли государстве,
В селе, иль городе, иль в поле под шатром,
Был царь, и был любим народом и двором,
И у царя была царица —
Добра, румяна, белолица;
Любовь, и дружба, и совет,
Чрез множество прошедших лет,
Повсюду их сопровождали,
В обоих процветали,
Как алый розов цвет,
Краса, приятство, младость,
И потому царя без титлов звали Свет,
Царицу просто звали Радость.
На вечну память их, поднесь,
Везде в народе, как и здесь,
Когда кого ласкают,
Подобно Радостью и Светом называют;
И чаять надобно, такие имена
Не выйдут из речей в грядущи времена.
У Света у царя, у Радости царицы
Являлися поля, обильные плодом,
Верблюды и ослы, кони и колесницы
И в царских роскошах богатством полный дом.
Но все ли дни прекрасны в лете?
Утехи без премен бывают ли на свете?
Несчастья часто льнут, как мухи, ко всему!
Легко вплетаются и в быль и в небылицы.
Случилось то ж в дому
У Света у царя, у Радости царицы;
Кто хочет знать, скажу — и как и почему:
В то время славились чудесные халдеи
Наукой тайных слов
И силою духов.
Судьбы царей и царств и участи домов
В то время строили волшебники и феи.
Они давали часть талантов и даров,
Достоинств и умов.
Бывали сельские, бывали городские;
Иные только дом бирали на удел;
Бывали добрые, бывали и такие,
Которые, не льстясь заботой добрых дел,
Творили пакости где можно, на досуге,
И всяку всячину болтали друг о друге.
Случалось иногда, и добрый и худой
Упрямую войну вели между собой.
Где добрый созидал — худой разрушить тщился,
Один благотворил — другой во вред трудился.
Подобным оброзом у Света у царя,
У Радости царицы
Один, добро творя,
Хранил вокруг границы;
Другой, ему на спор,
Старался наустить соседов ближних царства,
К царю через забор
Метать от всюду сор
С надменной гордостью всевластного боярства.
Один предпринял труд,
Любя цареву славу,
В бессудную расправу
Вводить правдивый суд;
Другой, ему назло, законов разум путал,
Дела во мраке кутал
И правду клал под спуд;
Согбенны древностью благотворящи духи
И сверстницы их лет, из добрых фей старухи
Бывали иногда иль слепы, или глухи,
И многих пакостей ближайших на земли
Приметить не могли.
У Света у царя, у Радости царицы
Летали также в дом духов и фей станицы,
Которы брали вид дельцов и знатоков,
Решали все дела, судили, кто каков;
Но их решения забыты в век веков.
Меж тем таился ков
Враждующих духов,
Которы предприяли
Наслать на царский дом особые печали.
Уже пронесся слух чрез земли и моря:
У Света у царя,
У Радости царицы
Родились детища двуносы иль двулицы,
И, словом, были все уроды на показ.
В начале первых лет приставники и мамы
Старались править их вседневно много раз;
Но каждый вырастал впоследок двуобраз;
Природные черты всегда живут упрямы.
Для славы их отца
Природные вельможи
Носили два лица
Или двуносые подделанные рожи,
И в сказках говорят, что будто бы они
Изобрели в тот век различные награды,
Какие в наши дни
Являют маскарады.
Цена носов и харь,
Которые сначала
Без денег раздавал щедротно добрый царь,
В столице наконец без меры вздорожала,
И равная беда
Постигла города,
Затем, что все тогда,
Дая большие платы,
Старались также быть двулицы, двуносаты;
Блажен казался царь, которого народ
Любви своей к нему являл такой довод.
Но царь с царицею, когда не в людстве были,
Нередко двое выли,
Искали помощи у всех своих друзей,
Волшебников и фей,
И в горестной печали
От всех забав бежали.
Волшебник Благотвор
И Скромность, дочь его, любили царский двор;
Но их всегда была умеренна возможность:
Они давали в щит едину Осторожность.
Царя же Благотвор по дружбе наделил
Чудесной некакой водою,
От феи Мудрости взятою;
И в мире носится народною молвою,
Что царску голову он ею часто мыл.
Царице Скромность подарила
Волшебную свою печать,
И Скромность, если льзя от слухов веру брать,
Печать сию к устам царице приложила.
Такие способы, поистине сказать,
Для царства не были блистательны и громки,
Но долее могли блаженства цепь вязать,
И цепи сей конец далече шел в потомки.
Полезным действием печати и воды
Слабели видимо враждебных сил коварства,
И царь с царицею под тягостями царства
Могли тогда вкушать счастливые плоды.
У Света у царя, у Радости царицы
Плачевных повестей окончились таблицы:
У них родился сын,
По складам видимым и по приметам тайным,
Без всяких злых причин,
С порядочным лицом и с носом обычайным.
Волшебники друзья,
Приятельницы феи
К основе бытия
Прибавили затеи:
Одни ему черты
Героев подарили;
Другие красоты
Купидовы сулили;
Одни высокий ум
И мудрость обещали;
Другие наобум
Грядущих дел его историю;
Таланты, счастие и самый долгий век
Ему предвозвещали,
И громко возглашали,
Что действом их опек
Он вырастет хорош и будет человек,
И с тем родителей заране поздравляли.
Притом произвели из неких тайных числ,
Что он определен назваться Добромысл,
По имени, от век почтенному в народе;
И первый Добромысл тогда явился в роде.
Меж тем как добрые сияли в торжестве,
В сокрытах умыслах мутились злые духи
И, будучи тогда бессильны в колдовстве,
Старались распустить знакомы в свете слухи:
Лицом дитя хорош, но будет глуповат
И, по приметам фей, наклонен к злому нраву;
И, так как бы планет последуя уставу,
Пророчили, что он не может быть женат,
Что будет на лице носить дурацку мету,
Что будет век искать себе невест по свету,
Но все искания не будут во успех,
А будут лишь в посмех.
Лукавы сонмища духов и фей противных,
Ныряя подтишком тогда во все края,
Со множеством трудов искали сбытия
Своих пророчеств дивных,
И, чаять надобно, легко бы возмогли
Чудесить на земли,
Что только было им во вред людей возможно;
Но царь всегда предосторожно
Хранил в запас воды бутыль,
Котора злых коварств уничтожала быль.
У Радости равно, на случаи заране,
Известная печать всегда была в кармане.
У сына их тогда, доколе был он млад,
В неделе и во дни бывала много крат
Водою разума головушка помыта,
И часто к вороту печать была пришита,
И то их имени да будет не в пронос,
Что тако Добромысл в отцовском доме рос:
У царского двора особы грамотеи,
И таин естества учители халдеи
Водили ум его в пространстве всех частей,
Познаний и наук, искусств и хитростей.
Историю времен, числений разны роды,
Светил небесных бег, открытие природы,
Кривой и правый толк высокотайных слов
Царевичу они глубоко в ум втвердили;
Но, наваждением, конечно, злых духов,
Науку в свете жить и ведать, кто каков.
Халдейски мудрецы в то время позабыли.
Ни Свет со Радостью, ни самый Благотвор,
Ни Скромность, дочь его, ни добрых сил собор
Питомца своего сколь долго не хранили,
От всех возможных зол напредь не оградили,
И может быть, что злым, умышленно во власть,
Оставили на часть
Ошибки возраста, водимого страстями,
Чтоб разными путями —
И опытом добра и опытом скорбей —
Он лучше достигал счастливых в жизни дней.
Настали скоро лета,
В которые любовь
Волнует часто кровь
И юность действует без дальнего совета.
Тогда отец и мать
Заранее пеклись найти ему невесту,
Иль, попросту сказать,
Гадали, думали пристроить сына к месту.
Женясь, он будет жить спокойно, без хлопот,
И новым племенем умножит царский род.
Такие для него в виду имели меты
Желания родных и дружески советы.
Но злобных ли духов коварные наветы,
Или бесстройная незрелых лет чреда
От доброго пути влекли его к худому,
Потрачена ль была чудесная вода,
Потеряна ль печать спасительная дому,
Во летописях нет
Доводов, ни примет;
Лишь то известно свету,
Из разных повестей, без всяких лет и числ,
Что юный Добромысл
Не следовал тогда разумному совету,
И нежных чувствий дар,
Какой в него тогда природою вливался,
В подобии вещей был только скорый жар —
Минутой возгорал, минутой истощался.
Царевичу предстал повсюду вид свобод,
Под коим крылся путь неволи и нестройства.
Приманчивый призрак пленяющих красот
Далеко отстоял от счастья и спокойства.
Открылось множество невест со всех сторон:
В Египте фараон,
От самой древности ведя свою породу,
Имел любиму дочь,
По сказкам, Вышероду,
Котора ближилась к семнадцатому году
И женихов себе искала день и ночь.
Но вестно в бытиях египетской архивы,
Цари не завсегда бывали там счастливы;
И некий тамо царь,
С показанным теперь недальний однородец,
Хотя носил всегда в кармане календарь,
Особо в веке был несчастный мореходец,
И, в море некогда пустясь в недобрый час,
Со всеми силами постыдно в грязь увяз;
Хотя ж в последствии толь знатного урона
Оставил имя он в потомстве фараона,
Оставил множество коней и колесниц,
Оставил, наконец, в достойну память роду,
Между высоких лиц
Царевну Вышероду;
Хотя толико пышный дом
Пленил царевича вначале,
И не искал бы он потом
Себе невесты дале,
Она явилася с приданым к ней погостом;
Явилась, но была весьма велика ростом,
А он при ней был мал,
И только под плечо тупеем досягал.
Вотще старалися искусными руками,
Природе вопреки,
Подделывать ему высоки каблуки:
Он скучил зреть ее нижайшими очами,
И был довольно рад,
Когда невеста в дом отправиась назад.
Царевичева дума
Клонилася потом, оставя знатность прочь,
Понять в супружество единородну дочь
У громкого царя у Шума.
Известно всем, что то была
Летучая царевна Слава,
Которая, носясь по праву иль без права,
С трубою по путям вестила мне дела.
Со Славою союз и от него потомки
Долженствовали быть во всей вселенной громки;
И не было тогда
В искании труда;
Царевна без стыда
Навстречу жениху, одетая в полтела,
Почти, сказать бы так, нагая прилетела.
Премноги красоты
Открылися в невесте;
Но так как вестница, имея суеты,
Она не возмогла держаться долго в месте.
В начале первых числ
Влюбленный Добромысл,
Дивяся ей как чуду,
За нею бегал всюду;
Но мог ли долго он за славой гнаться вслед?
Она везде летала,
Трубила и болтала,
По ветру впоследи пустилась дале в свет,
И где сокрылася, поныне слуху нет.
Любовь палит сердца без дальнего разбора
И не всегда дает желаемых невест.
Царевич, отдохнув, предпринял сам пое]зд
К двору, где славилась царевна Острозора.
Отец ее бывал
Отцу его приятель,
И был халдейских стран сильнейший обладатель;
Сидон и Тир ему овцами дань давал.
В его владении халдейские науки
И острых слов игра
Из мест, где в целый год гнездо находят жуки,
Вошли в высоку честь у царского двора;
В его владении цвела наук подпора,
Цвела, как вестно всем, царевна Острозора.
И прибыл Добромысл к халдейскому двору;
Он в детстве сам имел учителей халдейских
И ведал многу быль из повестей индейских,
Понравился царю, со всеми был в миру,
Немало говорил с царевной на пиру;
Но многих слов ее не мог понять игру,
И вскоре
Незнанием своим наскучил Острозоре.
Сражен ее умом,
В ничтожности потом
За благо рассудил обратно ехать в дом.
Последуя тогда всего народа гласу,
Старался видеть он царевну Милокрасу;
Увидел наконец и был в ее плену.
Но скоро впал в вину:
Когда она чего желала,
Любовник должен был всегда желать того ж,
И как желанья их поразнились сначала,
Царевна коротко сказала: «Нехорош».
Хотя ж сестра ее царевна Самохвала
Не так была горда,
Царевича она ни в чем не осуждала;
Но часто без стыда
Высоки похвалы сама себе слагала.
Любила обезьян, любила также клуш,
И к ним в товарищи ей надобен был муж.
Царевич, убоясь вступить на место клуши,
От милостей ее бежал, заткнувши уши.
Он видел наконец премножество невест,
Представленных ему в приятных самых масках;
Но их названья в сказках
Не заслужили мест,
И в повестях их домы
Остались незнакомы.
Древнейших вымыслов отец.
И многих бытностей свидетель,
Гомер поведал наконец,
Что встретил Добромысл в дороге Добродетель,
Которая ему, с бесплодного пути,
Назнача тогда за нею вслед идти,
Ошибки юности завесою покрыла,
И тако повесть сократила.
1765
