Начало

В первые времена, когда земледельцы и скотоводы

населяли землю и по холмам

белые стада рассыпались,

обильные, как воды,

и к вечеру прибивались

к теплым берегам, –

перед лицом народа, который еще не видел

ничего подобного Медузиному лицу:

оскорбительной,

уничтожающей обиде,

после которой,

как камень ко дну

идут к концу, –

перед лицом народа, над размахом пространства,

более свободного, чем вал морской

(ибо твердь вообще свободнее: постоянство

глубже дышит и ровней,

и не тяготится собой) –

итак, в небосводе, чьи фигуры еще неизвестны,

не именованы, и потому горят, как хотят,

перед лицом народа

по лестнице небесной

над размахом пространства

над вниманьем холмов, которые глядят

на нее,

на первую звезду,

с переполненной чашей ночи

восходящую по лестнице подвесной, –

вдруг он являлся:

свет, произносящий, как голос,

но бесконечно короче

все те же слоги:

Не бойся, маленький!

Нечего бояться:

я с тобой.