выходит Марьюшка и́з дому, прямо в сырой туман.
в корзинке – парное мясо, крапива и зверобой.
клинок праотца ложится свинцом в карман,
чтоб встреча с любимым не стала большой бедой.
в деревне толкуют, мол, девка-то – сущий бес:
танцует с иконами, варит в котле животных,
сбегает одна к полуночи в темный лес,
где мальчиков для обряда считает в сотнях.
и волос-то рыжий, пламенный – колдовской,
и взглядом насквозь пронзает, как та Горгона.
вздыхает в ответ «колдунья» живой тоской,
с одним лишь лелея встречу на пике склона.
сердечко вдруг замирает с булькающим «тук-тук».
отчетливо пахнет шерстью и теплой кровью...
сменяется волчья тень прикосновением рук:
«спасибо, что делишься с проклятыми любовью».
корзинка на землю падает; словно ток,
проносится дрожь от шеи и до лодыжек:
пульсирующий в венах бешеный кровоток.
«пожалуйста», – шепчет Марьюшка.
и не дышит.
