Поэма о жене чекиста

Таких артистов еще не бывало,

они гениальны в своих ролях.

Бездарным – не помидоры на сцену

(о, если бы!) – головешка с огнем!..

Мама моя, молодая татарка,

словно цыганка – в бордовом платье,

словно индуска – с точкой на лбу,

ты ли не знала сути звонков

ночных телефонных в избе деревянной –

как будто летят на тебя трамваи!

(Наверно, поэтому после, в столице,

ты так боялась трамваев...)

Отец появлялся на пару дней,

опять исчезал, оставляя дома

медаль, или звездочку, или просто

спичечный коробок, забитый

горелыми спичками: вот привычка!

Привычка разведчика не оставлять

даже горелых спичек…

… Когда же

в траурных рамках вышли газеты,

а тюрьмы запертые распахнулись

и потянули в домах сквозняки –

и многие пока отделались гриппом… –

как он, отец, убивался! Как

он пил! Он сдал револьвер, документы

и попросился на мирный пост –

ушел на «фронт кукурузы»…

И ты не плакала. Ты улыбалась!

Отец поседел. И ты улыбалась!

Он пил и пил. А ты улыбалась,

так жалко и вымученно… Да кто ж

тебя научил улыбаться, мама?

Отец мотался по темным задворкам,

с какими-то женщинами – говорили,

и ты поскальзывалась не раз,

как на арбузных корках, на сплетнях,

ты видела: люди не врут… Но ты

не плакала. Улыбалась!

(Когда мне час пробьет – умирать,

я вспомню твое лицемерье святое,

твою улыбку страшную, мама...)

Ты высохла, ты ходила согнувшись,

мои волосы гладила пальцами

жесткими и горячими,

порою чуть кожу сдирая со лба…

Кого ты любила – так это меня,

я мальчик твой чистый, умный, единственный…

когда я хворал – ты с ума сходила,

от взгляда темного твоего

ртуть в термометре зябко сжималась!

И вот ухожу я – мечтаю об армии!

Я от тебя ухожу – целина

дразнит ковыльными древними копьями!

А вот и женитьба. Чужая женщина

гладит брови мои и волосы,

и пальцы у ней легки, как ручей…

И ты не плачешь – ты улыбаешься!

И ты не плачешь – ты улыбаешься!

Святое жуткое лицемерье!

Заплачь хоть раз, заплачь, моя мама!

(Мы ездим в дальние командировки,

спорим о стихах Пастернака,

лежим в траншеях у космодрома

и редко пишем своим матерям…

и те – еще реже…

Ведь некуда!)

Тебя навестив, я вновь уезжаю.

Выходишь в старом бордовом платье

и по старушечьи – в белом платке,

одна (отец – он вернется, конечно...).

Я говорю о секретном заводе,

где я работаю… кажется, хвастаюсь –

мол, каждый день немного опасен…

но ничего!

А рядом со мной

стоит жена моя, девочка русая,

с недоумением и испугом

смотрит в седые глаза твои.

Ведь ты не плачешь – ты улыбаешься!

Под все рассказы ты улыбаешься!

Мама! Любимая! Я прошу,

заплачь хоть раз! Я боюсь чего-то…

1976