Наташа спросила, достаточно ли нарядные на мне труселя. Это она не для себя. Это для девчонок, которые ждали стриптизёра. Так было написано в сценарии.
Во время 115 дубля я забыл, как реагирует мой персонаж на столь пикантный вопрос. Наташа приподняла бровь, как бы намекая: если запорешь, помогу сэкономить на конрацепции. А уголок её рта добавил, немного приопускаясь: «Не понадобится!»
Всё это заняло у неё 2 аттосекунды.
Лестничный пролет. Сквозняк. А попа Наташи совершенно не приспособлена для долгого сидения на холодной ступеньке. Никаких запасов жира. Фильмы вроде «Выжить в Арктике» не для неё. Но, поскольку на сценическом бое Наташу учили бить в нужные места, режиссёр клацал зубами, оператор сопел громче паровоза Union Pacific 4000 «Big Boy», и вообще шёл первый час ночи, я рефлекторно прошептал: «Ё... твою мать!»
Сделал это не столько губами, сколько взглядом, лицом и едва уловимым движением рук.
Дальше случилось чудо: я вспомнил, что делать.
— Стоп! — крикнул режиссёр. — Браво! Женя, даже спрашивать не буду, что это было, но это то, что надо! Повтори, когда на обратную точку перейдём.
Вопреки труду Станиславского о проблеме творческого метода, вопреки его заверениям о важности понимания «зерна» и «сквозного действия» роли и т.п., в кино и в музыке иногда сначала играешь, а уже потом разбираешься, как это получилось.
