Привечу, как гостью, чужую нужду,
Как родственницу — чужую беду.
Но в этом затворе — в заглохшем саду,
Нет, ни от кого ничего я не жду, —
Ни честного слова, ни лести благой, —
Сей снисходительности людской,
А сад, оказалось, отнюдь не глухой:
Прикрыл мою речь кривопалой рукой
Бесплодной антоновки, дряхлой, как миф
О первом грехе, что, как правда, правдив,
И как беспорочность сама, не стыдлив,
И страшен не больше, чем ветра порыв.
А ветра порыв, отклоняя листву,
К лицу моему пригоняет молву,
Что я под безумной крапивой живу,
И встать не могу, и на помощь зову.
6 июня 2000
